На улице остались только ноги Пешо, сидящий на корточках Руменчо-младший да Личко.
— Пешо-о-о?
— Хоп!
— Хорошо сегодня поработали. И мой старик обещал взглянуть на машину, пощупать ее своими руками.
— Мастеру стоит только глянуть, и то он дело сделает.
— Пешо? Давно хочу спросить. Ты только не сердись, ладно?
— Ну чего крутишь? Спрашивай.
— Какой марки эта машина?.. А? Ты же обещал не сердиться.
— На сердитых воду возят.
— Дяденька Пешо, а меня? На чем повозишь меня?
— Хоп! Ты слышал, Личко? Не зря говорят — ангельская душа у детей. Тебя, Руменчо, я больше всех буду катать. Ты веришь мне…
— Что ли, когда рак свистнет, покатаешь, дяденька Пешо?
Личко расхохотался.
— Почему, когда рак свистнет, дьяволенок?
— Да все мальчишки говорят, что это корыто поедет, когда рак свистнет. А когда он свистнет, дяденька Пешо?
— Пешо-о-о, ответь любознательному ребенку.
— Я отвечу ему после дождичка в четверг, когда и на моей улице будет праздник.
Так для мальчонки год увеличился еще на два дня.
приземляется, дверца космического корабля распахивается, и на площадку выходит… Румен. Весь космодром поет, ликует, приветствуя космонавта. Славный мальчишка едва сдерживает улыбку. Мать плачет и едва держится на ногах. Потом она вдруг бросается к нему… Бабушка Катина… Венци мчится к нему впереди всех и что-то кричит. Нет, нет! Венци тоже выходит из космического корабля. Бежит вовсе не Венци, а Гога. Фотоаппарат болтается у него на шее, в руках сверкает новехонькая кинокамера. «Пожалуйста, интервью! Сенсация! Дам экстренный выпуск газеты!» А кругом люди, много людей — и все поют…
Жюль Верн, или точнее учитель товарищ Пиперов, шел между рядами парт и дирижировал, широко размахивая камертоном. Он заметил, что Румен с отсутствующим видом уставился в тетрадку. Да и сидит странно — словно мумия. «Ну и паршивец! Наверное, опять решает задачки по арифметике» — подумал учитель и, сделав вид, что ничего не замечает, незаметно стал приближаться к парте славного мальчишки. Заглянул через плечо. Перед Руменом на нотном листе были изображены готовые к старту три ракеты. Жюль Верн не оправдал своего прозвища. Для его воображения ракеты эти были всего лишь прозаическими чертежами — цилиндрами, конусами. «Ага, это не арифметика, а геометрия! Я так и знал!» Учитель артистично скрестил руки и песня смолкла. Тогда он изящно и расчетливо стукнул Румена камертоном по размечтавшейся голове. Румен вскочил, как автомат, и в полной тишине класса издал замысловатый звук:
