— Ем уже! — Ар начал остервенело жевать. — Где торжественность? Где песнопения? Где трепет момента, а?
— Арусик, — мама рассмеялась. — Ты отделяй мишуру от главного. Главное — это соблюсти пропорции и вселить в тело избранную тень, а всё остальное исключительно для создания таинственной атмосферы.
— То есть всё просто? — недоверчиво спросила я.
— Увидишь, — пообещала мама. — Ты всё увидишь.
И мы продолжили смотреть на Аравана, который жестоко терзал зубами мясо.
— А запивать он будет? — заволновалась я.
— Нельзя, — мама достала две бутылки с водой: — Только на рассвете.
Мы с Аром переглянулись, жалко мне его стало, прямо до слёз.
— Зато потом будешь сильный, — решила я подбодрить брата.
— Но это будет потом, а паршиво мне сейчас, — Ар тяжело вздохнул. — Ну да ладно, чего только ради детей не сделаешь, зато теперь я буду уверен в их будущем.
— Угу, продолжай строгать в ускоренном темпе, — добрая у меня мамуля. — Арусик, время.
Бедный мой братик, вернулся к терзанию мясного шмата, и вскоре с трудом, но заглотал и его. И задышал часто и глубоко, видимо пытаясь удержать съеденное.
— Тошнота сейчас пройдёт, — успокоила мама: — Сонный порошок уже должен начать действовать.
Я подошла, села рядом с Аром, взяла его за руку. Брат чуть сжал мою ладонь и судя по взгляду, за эту поддержку был очень благодарен.
— Ещё чуть-чуть, — мама отслеживала время. — Потерпи, маленький.
И тут у Аравана вдруг начали закрываться глаза, то есть он как бы сидел, но в то же время явно вырубался.
— Кира, ты будешь продолжать держать его за руку? — вдруг спросила мама.
— А можно? — отпускать и оставлять брата наедине с проблемой точно не хотелось.
— Можно, — мама как-то странно взглянула на меня и продолжила. — Я была рядом с Кираном, и это облегчило его состояние, но Кирюсь, тебе паршиво будет.
— С последствиями? — тут же спросила я.
— Без…
— Тогда действуй, а отпускать мне его не хочется, — и я накрыла ладонь Ара второй рукой.
Дальше всё было как во сне. Мама начала петь колыбельную, самую обычную колыбельную, которую всегда пела для меня — я знала все слова наизусть. И она пела и пела, держа тот самый клочок ткани с рисунком и размахивая им в такт мелодии. И тень, та самая серая и призрачная, как змея раскачивалась следом, не в силах оторвать взгляд от рисунка.
Мама пела долго, всё повторяя и повторяя мелодию, пока движения тени и маминой ладони не стали абсолютно синхронны — вот тогда мама перестала раскачивать ткань, а тень раскачиваться продолжала. Как маятник. Мама же продолжала петь, но скорее для себя, чтобы не сбиться с темпа. И вот так вот напевая, она взяла пистолет для нанесения татуировок, и доделала рисунок на плече Аравана. Брат, уже сонный, дернулся, но из состояния дремы не вышел.
