Аркадий Петрович перенес из штаба свой чемодан. Хозяйка провела его в комнату, самую просторную в доме. Здесь было три окна — одно сбоку, два по фронтону. Меж окон стояли лавка, стол и две табуретки. Справа от стола была дверь в среднюю комнату. На эту же сторону выходила половина русской печки с лежанкой. Топилась печь из кухни-прихожей. А у левой стены громоздились широченная кровать с горой подушек и самодельный шкаф.
Голиков сразу подметил, что кровать хорошо просматривается из окон.
— Вы не будете возражать, если я поменяю кровать и шкаф местами? — спросил он хозяйку.
— Как вам будет удобно.
К обеду весь Форпост уже знал, что Голиков снял квартиру у Кожуховской и переставил мебель, потому что боится выстрелов из окна. Аркадия Петровича такая осведомленность устраивала, потому что спать он собирался не на кровати, а на печке, где толстая кирпичная кладка надежно прикрывала его от любых жаканов и никелированных шариков.
Когда Голиков поздно вечером вернулся из штаба, хозяйка сидела с шитьем и ждала его к ужину.
— Как же вас звать? — спросила она, ставя глубокую миску с горячими щами.
— Аркадий Петрович.
— А можно, без людей я буду вас звать просто Аркаша? У меня мог быть такой сын, как вы.
— Конечно.
— А устал ты, наверно, Аркаша, от солдатской службы? Домой небось хочется?
— Устал. Только дома у меня вроде как нет, — с печалью признался он. — Мать в Киргизии. Отец в Иркутске. В Арзамасе, где мы жили, теперь только сестры с теткой. И я уж подумываю: если разобьем Соловьева, не остаться ли мне в Сибири. Нравятся мне здесь и реки с тайменем и хариусом, и тайга, где чего только не растет. И горы...
— Ну, коли тебе все так нравится, — засмеялась Аграфена, — чего долго ждать? Иди к Соловьеву в друзья да и живи с ним в горах.
Голиков насторожился, внимательно посмотрел на хозяйку, но, заметив насмешливые огоньки в ее зрачках, ответил:
— А что? Пожалуй, выкопаю себе, как Соловьев, норку и буду, словно граф, жить-погуливать.
После ужина, когда Голиков остался один, он придвинул поближе керосиновую лампу, вынул из полевой сумки тетрадь, купленную на базаре в Ужуре, и записал: «Переехал в Форпост». И отдельно, в рамке: «Помнить 23 августа 1919 г.».
Тогда под Киевом они с Яшкой Оксюзом не проверили под утро посты, и это чуть не привело к гибели целой полуроты.
...Закрыв дверь на крючок, поскрипев кроватью, будто он не мог на ней устроиться, Голиков тихонько встал, прихватил подушку, одеяло, забрался на теплую лежанку и мгновенно заснул. А часа через два, словно от толчка, проснулся, спрыгнул с печи, не зажигая света, оделся, защелкнул на себе ремень с кобурой и приоткрыл дверь из комнаты. Она скрипнула. Хозяйка сразу проснулась, выбежала из своей спальни.
