Мотыгин вернулся, когда стемнело.
— Письмо забрали, — сказал он, однако вид у него был расстроенный.
— Отлично, — обрадовался Голиков. — Кто взял его: приезжий или кто-нибудь из местных?
— Этого установить не удалось.
— Что значит не удалось? Людей в соседние дома вы послали?
— Послал. Бойцы говорят: пока было светло, письмо лежало. Когда малость стемнело, оно исчезло. Оба красноармейца божатся, что не спускали с конверта глаз.
— Но не святой же дух его забрал!
— Кто знает... И еще одна неприятность. — Мотыгин замолчал.
— Да говорите ж!
— Вы посадили под арест Пнева и Машкина. Ну, которые не довезли человека Соловьева до Ужура.
— Да. Я не успел еще с ними толком поговорить.
— Они бежали. Замок на сарае сорван, а Лебедев — он их стерег — лежит с проломленным черепом.
— Когда это случилось?
— Обнаружили только что.
— Лебедев в сознании?..
— В беспамятстве. С ним фершал.
— Вы свободны. Идите. Я сейчас тоже приду.
Голиков почувствовал, что ему становится не по себе. И он почему-то вспомнил Касьянова с его жестяной коробкой из-под леденцов в болезненно трясущейся руке.
ТРУДНОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ
Во дворе залаяла собака. Голиков вынырнул из тяжелого сна, но глаза не открыл. И лежал так долго. Он слышал, как пропел первый всполошенный петух, а в сарае через улицу скрипнула тяжелая дверь и заблеяли овцы, потом у штабного крыльца сменился часовой.
А Голиков все не открывал глаз. Спать ему больше не хотелось — усталость прошла. Он умел отдыхать очень быстро и про себя гордился этим. Еще в детстве он прочитал: быстро отдыхать умел Наполеон. В походе император нередко ложился спать на двадцать минут и вставал освеженным и бодрым.
Но со вчерашнего дня, если Голиков и мог себя в чем-то сравнить с Наполеоном, то разве что после Ватерлоо. И он не размыкал век.
Открыть глаза значило мгновенно вскочить, ни секунды лишней не оставаясь в постели (так приучил его еще в детстве отец), окатить себя с головы до ног ледяной водой, быстро позавтракать и приняться за дело. Но Голиков потому и не подымался, что не знал, за что приняться. Он был совершенно растерян.
Он ехал сюда, испытывая горделивое чувство превосходства над Касьяновым, который потерял инициативу и лишь отбивался от Соловьева.
«Какие такие невиданные хитрости изобрел Соловьев, — думал по дороге на Божье озеро Голиков, — что смелый и сильный мужик дошел до истерики?.. Нет, у меня нервы будут покрепче, и голову я не потеряю тоже».
И вот с первого дня «император тайги» не дает ему ни минуты покоя. Запугав конвоиров (Голиков в этом теперь не сомневался), Соловьев отобрал пленного, которого везли в Ужур. А теперь — озорства ради — выкрал и самих конвоиров, хотя они ему, скорей всего, не нужны. По плану Соловьева банда Родионова ограбила Ново-Покровское и заставила чоновский отряд без роздыху нестись через всю тайгу...
