Май 1904 года
Кирилл Владимирович Романов стоял ночную вахту на мостике «Варяга», намеренно выключенный из общего веселья, для, по выражению Руднева, «воспитания характера». Причем, к чести великого князя и приятному удивлению Петровича, он ни звуком, ни жестом, ни выражением лица не проявил никаких признаков неудовольствия при получении приказа командира. По воспоминаниям Карпышева, в литературе он описывался как изрядный гуляка, выпивоха и строптивец. Но то ли программа ускоренного перевоспитания ответственностью приносила свои первые плоды, то ли наши писатели и историки немного преувеличивали.
То же, что в нашей истории Кирилл Владимирович в 1917-м предал Николая, своего друга с детских лет, а после его гибели «самопровозгласился» императором Всероссийским, не имея на то права, поскольку был рожден лютеранкой, Петровича не особо напрягало. Он считал, что людей делают не столько характер и родовые задатки, сколько круг их общения и жизненные обстоятельства. Вряд ли здесь и сейчас, под должным присмотром в правильном коллективе, он умудрится пройти по той же самой грязной дорожке след в след…
Младший брат царя, Михаил Александрович, остался во Владивостоке. Балк не взял его с собой в рейд, ссылаясь на то, что кто-то должен присматривать за ходом работ по установке орудий и пулеметов на «Муромце». Но лихой кирасир и наследник престола не протестовал: окунувшись в новое для него, интересное дело и оказавшись в совершенно ином кругу живого общения, увлекающийся по жизни новациями, неожиданно для Руднева он пришел в полный восторг от «бронезатеи». И теперь его было просто не вытащить из балковского пакгауза…
За бортом подштармливало. Барометр медленно падал. Но не отметить итог операции и утопление японца было не комильфо. В кают-компании по традиции сначала спели «Варяга», причем канонический текст был опять несколько подправлен. Потом общество практически насильно всучило гитару Балку и затаилось в ожидании чего-нибудь новенького.
– Ну, как мне тут давеча, после купания, поведал товарищ поручик Ржевский, нас окружают замечательные люди, – издалека с цыганским заходом начал Балк, – я его, правда, заверил, что без боя мы все равно им не сдадимся, даже будучи окруженными.
Выдержав необходимую для усвоения материала паузу и переждав смешки офицеров, он подмигнул набычившемуся было Ржевскому. И тот быстро «оттаял», вспомнив, кто именно первым сунулся за ним в ледяную воду. Поручик наконец-то выбрал единственно верную реакцию на все анекдоты о нем, регулярно «придумываемые» Балком, – он начал тому подыгрывать и рассказывать их самостоятельно, от первого лица.
