Дело Дрейфуса | страница 27

. В 1893–1894 годах – служба в Генштабе. Отзывы и здесь благоприятные, хотя у некоторых офицеров и генералов Дрейфус вызывает антипатию, и они пытаются испортить мнение о нем. Но пока у них ничего не выходит. В 1890 году он женится на дочери богатого парижского негоцианта Люси Гадемар. К октябрю 1894 года у них уже было двое детей. Казалось, Дрейфус был баловнем судьбы. В своем письме к жене из тюрьмы он вспоминал об этом времени: «Мы были так счастливы! Все улыбалось нам в жизни. Помнишь ли ты, как я говорил тебе, что нам не в чем никому завидовать? Положение, богатство, взаимная любовь, прелестные дети – все было в нашем распоряжении. Ни одного облачка на горизонте, и вдруг этот страшный громовой удар, неожиданный и невероятный. До сих пор мне иногда кажется, что я нахожусьво власти кошмара»[70].

Я уже говорил о том, как Дрейфус реагировал на заключение в тюрьму и на предъявленное обвинение. Бесспорно, реакция любого невинного человека была бы достаточно бурной, но у Дрейфуса все усиливалось из-за его французского национализма и ненависти к Германии. Когда он пишет об этих чувствах, то трудно поверить, что эти строки написаны умным нормальным человеком. В письме к жене он пишет о своем посещении Эльзаса: «Помнишь ли ты, как я тебе рассказывал, что, очутившись лет около десяти тому назад в Мюльгаузене, я услышал под моими окнами звуки немецкой военной музыки, праздновавшей годовщину Седана? Мое горе не знало границ, я плакал тогда от бешенства. Я кусал на себе платье со злости и поклялся посвятить все свои силы, все свои умственные способности для служения моему отечеству против того, кто так дерзко оскорблял печаль Эльзаса»[71].

В его переписке с женой есть много мест, посвященных Франции: «Гордые собой и достойные друг друга, мы в изгнании покажем спокойствие двух честных сердец, все силы которых поглощены нашим дорогим отечеством Францией»[72]. В другом письме он мечтает о том времени, когда «…моя невинность будет признана и возвещена по всей дорогой Франции, моей родине, в жертву которой я всегда приносил свой ум, свои силы, которой я хотел посвятить себя до последней капли крови»[73].

Он часто призывает жену мужественно переносить все испытания и быть настоящей француженкой, истинной дочерью Франции. Детей нужно воспитывать настоящими французами, достойными своего отечества Франции. И ни разу, ни в одном письме он не вспоминает, что он, его жена и его дети – евреи, что страдают они как евреи. Он не призывает их выносить испытания как евреи, вести себя достойно, как евреи. И дело не в цензуре, которой подвергались его письма, хотя, без сомнения, в какой-то степени это соображение влияло на него. Он просто совершенно искренне, вместе с горсточкой таких, как он, ассимилированных евреев, считает себя французом, в то время как вся Франция кричит, что он жид, и в силу этого простого факта, естественно, изменник. Но все-таки в этих письмах поражает другое. Вся Франция захлебывается от ненависти к Дрейфусу и его народу, но, оказывается, Дрейфус эту ненависть понимает и одобряет. «И этот народ прав. Ему сказали, что я был изменником»