— А вот этого как раз делать и не следует, — возразил я приятелю. — Потому что в этом случае фон Прюлль сразу сообразит, что хоть что-то мы накопали. Тогда он может начать копать сам и, не дай Господь, доберется до мальчишек.
— И что же тогда нам делать? — опечалился Альберт.
— Изображать поиски, — пожал я плечами. По-моему, это было очевидно. — И пусть фон Прюлль требует от нас покинуть Пассау. Желательно в письменном виде, — закончил я под одобрительное кивание доктора.
Изображать поиски мы взялись сразу после обеда. Больше, правда, гуляли по городу, благо посмотреть здесь было что. По мне, так Пассау выглядел поинтереснее Ландсхута — и из-за холмов, на которых располагался, и из-за трех рек, на слиянии которых стоял, и из-за домов с улицами, которые были красивыми и ухоженными, но не смотрелись игрушечными, да и обе крепости — тот же Нидерхаус и еще Оберхаус — прибавляли городу солидности и основательности.
Ну и зарабатывать себе изгнание из Пассау мы тоже не забывали. Приставали с дурацкими вопросами к городским лавочникам, железнодорожным служащим, работникам на причалах, с демонстративно заинтересованным видом разглядывали пассажиров проезжавших мимо нас повозок, в общем, как говорилось в бывшем моем мире, старательно палились. В итоге желаемое получили, причем очень быстро — уже вечером полицмейстер вызвал нас к себе и вручил предписание покинуть Пассау и заранее запросить его, фон Прюлля, разрешение, если мы вдруг захотим снова посетить город. Так что я вспомнил еще одно выражение из полузабытой прошлой жизни — «каждая подпись ведет к тюрьме» — и попросил доктора Грубера сохранить сей исторический документ, чтобы впоследствии можно было использовать его против фон Прюлля. Впрочем, важность этой бумаги доктор оценил и без меня.
Рано утром мы, под надзором полицейского вахмистра, сели в поезд и еще до обеда снова оказались в Ландсхуте. Честно говоря, полицмейстеру фон Штеккену я обрадовался прямо как родному, да и он, похоже, рад был видеть нас снова. Тому, как у нас сложились (точнее, не сложились) отношения с полицмейстером Пассау, он не удивился, и отреагировал на наш рассказ привычным для себя и для нас образом — вспомнив жопу, дерьмо, свинью и очень тихо, едва слышно, пробормотав себе под нос что-то непонятное про Империю и ее тень. А мог бы, кстати, и заранее сказать. Или намекнуть хотя бы…
История с нападением разбойников вызвала у фон Штеккена куда больший интерес. Когда я предположил, что о нашем выезде из Ландсхута кто-то сообщил по телефону тем, кто уже непосредственно посылал этих уродов на дело, полицмейстер сразу со мной согласился. Я, кстати, был почти уверен, что он даже предполагал, кто бы это мог быть, но нам так и не сказал. Видимо, не хотел выносить сор из избы. Да и ладно, пусть сам со своими городскими делами разбирается, нам-то эти разборки вообще ни к чему, нам Альбертову кузину найти надо. Хорошо хоть, что фон Штеккен пошел нам навстречу в сокрытии нашего следующего выезда из города, а заодно дал пару полезных советов.
