Доктор Грубер поначалу отнесся к моей идее весьма скептически, и когда я попросил его предложить альтернативный вариант поиска, даже честно над этим задумался, однако после полутора часов размышлений неизвестной мне степени напряженности признал, что ничего иного в имеющихся обстоятельствах придумать не смог. А вот Альберт мгновенно встал на мою сторону, чуть позже объяснив причину такой поддержки.
— Мальчишки найдут что хочешь, — с полной уверенностью заявил он и, коротко хихикнув, добавил: — Помню, когда мне было лет десять, мы с сыновьями кухарки и конюшего всегда точно знали, куда и когда пойдут купаться деревенские девчонки!
— Тебе разрешали общаться с детьми прислуги? — с недоумением спросил я. Сам я, например, такой возможности был лишен. Ну не я, конечно, а Алеша Левской, но теперь это одно и то же.
— А с кем еще? — искренне удивился граф. — Это ты в большом городе вырос, где у тебя были приятели среди ровни, а я в поместье, где ближайший благородный моего возраста жил даже не у соседей, а за лесом. Я и в школу деревенскую ходил, в гимназии только три года проучился перед поступлением в университет, правда, по усиленной программе.
М-да, вот тебе и оторванность аристократии от народа… А я все думал, откуда у товарища такое пристрастие к простолюдинкам? У меня-то от Лидии и Аглаи, понятно, ну теперь и с Альбертом все ясно…
Говорят, самые неприятные занятия — ждать и догонять. Охотно соглашусь, особенно с первым, до второго у нас дело пока так толком и не дошло. Сидишь в этой гостинице, медленно толстеешь, потому что единственное доступное развлечение — это еда и пиво, и даже толком не знаешь, движется дело или нет. Первые пару дней Вастль в условленное время на рынке не появлялся, и в закоулках моего сознания зашевелились червячки сомнения — а не решил ли малец за мои деньги просто ничего не делать, дожидаясь, пока я уеду из города? Когда Вастль не нарисовался и в третий день, червячки изрядно подросли и превратились в жирных неприятного вида червей, но на четвертый день мальчишка уже сам меня поджидал, сияя, как припасенный для него серебряный полугульден, который я для пущего эффекта не поленился еще и надраить суконкой.
— Ох, ваша милость, задали же вы работенку, — напуская на себя побольше важности, начал он, когда мы нашли место, где можно было поговорить без чужих глаз и ушей. — Но мы с приятелями все разузнали!
Я повертел пальцами надраенную монету, стимулируя словоохотливость юного сыщика, и тот с радостью продолжил:
