Я почему этим вопросом задаюсь, так это потому, что мне такое скоро предстоит, как я понимаю. Завелся у меня, скажем так, недоброжелатель, что особенно неприятно, в рядах нашего же братства. Некий Эдмунд Орманди, имперский рыцарь, студент филологического факультета. Сей венгерский дворянчик как-то сумел убедить меня изменить своему решению не вставать с шашкой против сабли. Ну как убедить? Достал меня неуклюжими шутками на тему «дикарского оружия» и «сабли-недомерка». Ох, и пришлось же мне тогда ужом изворачиваться — саблей Орманди владел куда как лучше Альберта. Мое вполне естественное стремление не попадать под его удары Орманди почему-то расценил как трусость и всячески призывал меня прекратить танцевать и начать сражаться всерьез. Ну, на такие дешевые заходы я перестал обращать внимание, еще когда в гимназии бился на кулаках с Мишкой Селивановым, так что и у рыцаря Эдмунда тоже ничего не выходило. А вот дыхалку он себе этими неуместными разговорчиками подсадил… В общем, когда Орманди порядком умотался, я начал потихоньку проводить контратаки и быстренько насовал ему положенные полдюжины ударов и уколов. После этого Орманди вроде как притих, хотя и пытался время от времени отпускать в мой адрес какие-то неуклюжие шуточки, которые сам, должно быть, считал очень остроумными. Так, однако, продолжалось недолго — я как-то побеседовал по душам с нашим фукс-майором бароном фон Мюлленбергом, когда тот выпил слегка больше обычного, и по итогам той беседы обычно отвечал на нападки Орманди вопросом, когда же сей храбрый рыцарь изволит погасить задолженность по своим взносам в кассу братства. А то, мол, мне надоедает оплачивать пирушки, на которых мой оппонент подпитывает свое остроумие пивом, покупаемым не на свои деньги. Орманди такие заходы ужасно злили, но возразить ему было нечего.
В общем, при такой взаимности в отношениях избежать мензура с Орманди шансов практически не было. Да и ладно. Ну подумаешь, он мне портрет попортит, я ему попорчу, это не так и страшно. А вот то, что человечек Орманди гнилой, и очень даже может устроить мне какую-то неприятность, причем исподтишка, это уже хуже. А он, чтоб его, может. Вот чувствую — может. И, черти бы его выпотрошили, еще и хочет. Так что бдительность не теряем, но и не перестраховываемся…
Еще в прошлой своей жизни приходилось слышать, что главный праздник у немцев — Рождество. Что ж, если судить по тому размаху, с которым его отмечали в Мюнхене, то так оно и есть. Две седмицы рождественских каникул были под завязку заполнены весельем, пивом и всяческими вкусностями. Что на квартире, что в пивных, где собиралось братство, что на праздничных ярмарках, куда я пару раз заглянул из интереса — везде можно было от всей души повеселиться, а заодно от пуза наесться и напиться. Честно говоря, к концу каникул я уже боялся даже просто смотреть на еду и на пиво — что-то больно уж трудоемким делом стало застегивать на себе штаны.
