И, наконец, глубинное сходство мы видим между «Мастером и Маргаритой» и прозой Шварца. И там и здесь оба автора более всего стремились избавиться от инерции собственного писательства, создать произведения наиболее адекватные своему мировосприятию. В центре того и другого произведения оказались выразительнейшие портреты культурных общин: у Булгакова выживающей и отвратительной автору Москвы, у Шварца — умирающего и дорогого автору Петрограда.
2. Портрет времени как жанр и тема
Сам Шварц, как рассказывает А. И. Пантелеев, относил свои прозаические произведения к жанру «ме». Пародийно сокращая слово «мемуары», он намекал на то, что относить эту вещь к мемуарам в традиционном смысле, то есть к жанру рассказов участника и очевидца об определенных лицах и событиях, никак нельзя[7]. Действительно, к наиболее ярким героям этих мемуаров наряду с известными писателями и деятелями русской культуры относятся — и им уделено не меньше авторского внимания — совершенно безымянные попутчики писателя по пригородному поезду. Кошка, сидевшая на мусорном ведре в 1922 году, описана подробнее и психологически глубже, чем всесильный секретарь правления Союза писателей А. А. Сурков. Вскользь, почти ничего, говорится о собственных трудах. Зато собственное безделье описано подробнейшим образом, с тонкими нюансами.
Нам кажется, что в основном мемуары суть разновидность одного из жанров художественной прозы, а именно романа. Любое мемуарное произведение — это роман, в котором в качестве материала использованы не фиктивные, а реальные события. Разновидности мемуаров легко различимы по тем же структурным принципам, что и разновидности романов: мемуары монологические (в основе — судьба, карьера героя — автора, развитие его отношений с миром; таковы: «Жизнь…» Бенвенуто Челлини, «Другие берега» Набокова, «Целина» Брежнева[8]), мемуары полифонические (в основе — многие образы- голоса: 2‑й и 3‑й тома «Былого и дум», «Люди, годы, жизнь» Эренбурга), мемуары эпические (в основе — ход времени, портрет эпохи: 1‑й том «Былого и дум», отчасти «На рубеже двух столетий» Белого), мемуары орнаментальные, «с установкой на выражение», пользуясь формалистским жаргоном (Паустовский, Катаев). Подходить к мемуарам как к историческим документам можно лишь с большими оговорками (даже и в тех случаях, когда авторы не выступали до того в профессиональной литературе), а прилагать к ним эстетические мерки можно с полным основанием.
