Иванов покачал головой:
— Они просто смотрели друг на друга. Командир сказал, что диалог вёлся через Ординатора, — и добавил, тише и слегка виновато: — Только вот Ординатора в пещере не было. Мы никак не могли дозваться его там, под модулем…
— В том и соль. Ты ведь надышался триполием, Роман Викторович. И теперь уверен, что всё было на самом деле. А ведь даже через Ординатора вы говорить не могли. Ну? Что скажешь?
Роман прочистил зубы и сложил руки на груди.
— Ты прав, Тимофей Тимофеевич, — он и заглянул великану прямо в глаза. — Только вот ответь и ты на вопрос. Какой у тебя план действий? Как ты планируешь эвакуировать экспедицию?
Буров не ответил. Только смотрел на Романа долго, испытывающе.
— Отвергаешь — предлагай. Всё ж просто, Тимофей. Усомнился во мне и хочешь решать? Хорошо. Я сложу с себя полномочия, но только вот чего скажи мне, друже: ты сам-то не дышал триполием? И другие им не дышали, нет?
Буров повёл плечами. Хоть пасмурное лицо и не выражало ничего, командир понял, что попал в цель.
— Кто ещё против порыться в голове Ганича? Кто считает так же? Что я просто насмотрелся галлюцинаций?
— Не нагнетай, — прогудел Буров и вернулся на место. — Никто так не считает. Только я. Признаю — перегнул палку.
— Предлагаю голосовать… — несмело вставил Трипольский.
— Обязательно проголосуешь! Как-нибудь. А пока, — Роман зло покусал щёку, — приказываю: капитану Неясовой подготавливаться к погружению, капитану Бурову оказывать ей техподдержку по всем возможным вопросам с реаниматором, лейтенанту Иванову — ПИМ в зубы и ни на шаг от Ренаты Дамировны! Не слышу!
— Есть, — хором ответили космопроходцы.
— Ему, скорее всего, не пережить погружения, — примирительно произнёс Буров.
— Выживет — молодец. Вернём настройки реаниматора обратно, не проблема, — отозвался Роман. — Нам гораздо важней сейчас две вещи. Нужно выяснить что это за Слово такое, за которое нам посулили помощь.
— А второе? — спросил Иванов.
— Отчёт по Ясной. Настоящий, не тот винегрет, что мы видели.
— Его нет, — уже уверенней встрял Трипольский. — Никакого отчёта нет и не было никогда. Ну, в привычном нам смысле.
— То есть? Поясни.
— Когда Михайлов наш, — Фарадей кивнул в сторону медблока, — возвращался на Землю, обе женщины-психосервера уже пропали. Некому было вкладывать отчёт ему в голову. Всё, что он принёс с собой в Новосибирск, да и в Вашингтон — его личные воспоминания. И только.
— Всё так, Лёша. Только воспоминания эти сейчас могут оказаться дороже, чем рукопись «Отечества» Виктора нашего незабвенного Кима.
