). Может быть, именно эта «случайность» расположения материалов в сборниках и направлена на подтверждение истинности нравоучительного заключения, достоверности случая и, имитируя видимость хаотичности и разнообразия жизненных впечатлений, делает морализующий вывод более весомым для читателя, чем если бы рассказы, иллюстрирующие какой-то один вывод, шли друг за другом в строгой логической последовательности (жизни не присущей)
[125].
В памяти читателя остаются не отдельные рассказы, не отдельные случаи и назидания, а общая система норм поведения людей, возможных причин и следствий, кар и наказаний людей.
Из всего ранее сказанного ясно, что Цзи Юнь — фигура сложная и противоречивая, которую невозможно рассматривать однозначно, как делают это современные китайские литературоведы.
Можно ли считать конфуцианцем этого писателя, который объектом своих насмешек избрал конфуцианских начетчиков, во всем руководствующихся «правилами и нормами»?
Можно ли считать Цзи Юня буддистом, если он не звал к достижению нирваны, а, наоборот, пропагандировал активное участие людей в жизни общества и утверждал ответственность человека за нравы современного ему общества?
Ответы на эти вопросы, видимо, могут быть следующими.
Цзи Юнь был сторонником конфуцианства, не извращенного схоластами позднейших времен, верившим в возможность исправления общественных нравов путем воспитания отдельных членов общества.
Буддийскую теорию воздаяния он использовал для того, чтобы нагляднее довести до своего читателя тот нравственный урок, который содержался в его произведениях. Мораль Цзи Юня строилась не столько на религиозном веровании и традиции, сколько на разуме, на «всеобщей пользе». Поэтому его произведения, хотя в них и не было явно политического антифеодального и антиманьчжурского острия, вплетались в общую идеологию китайского Просвещения, растянутость которого во времени[126] была сопряжена с широтой его диапазона; идеологами китайского Просвещения были на одном фланге сторонники «просвещенной монархии», на другом — борцы за свержение абсолютизма; в произведениях одних просветителей содержалась сокрушительная критика феодальных установлений, в произведениях других превалировала вера в решающую роль воспитания и образования людей, порожденная просветительскими иллюзиями. Такого рода нравственное, морализующее учение, направленное не столько в социальную, сколько в этическую сферу, характерно для более умеренных идеологов китайского Просвещения, к которым принадлежал Цзи Юнь, и имеет ряд аналогий в просветительском движении на Западе, в частности в деятельности издателей английских и русских сатирико-нравоучительных журналов XVIII в.
