Так больше продолжаться не могло, и я, никому не сказав, остался ночевать в своей келейке приходской. Дело уже было к осени, ночи подлиней стали, да и новолуние в те дни как раз припало.
В общем, как стемнело, сидел я на крылечке своего приходского домика и пялился в темноту, так как света, как назло не было. Смотрел и думал: если они ночью кладку делали, то как? Света во дворе церковном — два фонаря. Один у паперти, другой у домика священнического. Толку-то от них! Лишь к сараю дойти по тропке и видно, но чтобы кирпичную кладку вести — и разговора быть не может. Что-то здесь не так.
Вся эта ситуация напомнила мне ершовского «Конька Горбунка», а так как там лишь на третью ночь Иван коней поймал, то я тоже решил, что никого сегодня не дождусь и смогу в тишине деревенской, да под кваканье лягушек и в благоухании от чистоты окрестной, да пахучего, густого, как кисель воздуха, отоспаться за все эти дни суетные.
Когда вечернюю молитву к ангелу-хранителю читал, добрую ухмылку старосты вспомнил и в спокойствии душевном, в предвкушении сна сладкого улегся под домашнее лоскутное одеяло, откровенно радуясь, что остался.
Сквозь наплывающий сон показалось, что где-то затарахтел мотоцикл. Не обратил внимания. Уснул.
Сколько проспал, не помню, но проснулся от приглушенного разговора и мелькания света. Причем свет этот четкими лучами из разных сторон исходил и перемещался, то быстро, то медленно.
Щелкнул выключателем — в келье электричества не было, не гудел и холодильник в коридоре. С келейного окна ничего толком не видно. Стройка — а свет там мелькал — в стороне немного, как раз за углом.
Надел подрясник и вышел на крыльцо.
Над стенами сооружаемого угольника светились три яркие точки, лучами упираясь в кирпичную кладку. Под лучами мелькали руки, но туловищ, голов и ног не существовало. Не было — и все тут!
«Ангелы! Прав староста», — подумалось, но не поверилось, а вот испуг пришел, тем более, что верхний огонек как-то резко опустился вниз и на высоте где-то двух метров направился в мою сторону, через мгновение выхватив из темноты мою фигуру.
Фигура, должно быть, выглядела довольно странно. С всклокоченной бородой, толком не застегнутом подряснике, на голое тело надетым и с перепуганным лицом…
— О, батюшка! — вымолвил удивленно ангел. «Что» и «кто» это говорило, я так и не понял, потому что с двухметровой высоты в меня бил сноп яркого луча, под которым ничего не просматривалось, вернее, там была темнота.
