— Выходит, вы признаете, что являетесь шпионом и пришли в мой лагерь в форме солдата конфедератов, чтобы добыть информацию о числе и диспозиции войска?
— Меня интересовало только число военнослужащих. Расположение мне известно, оно удручает.
Генерал снова улыбнулся; охранник, сознавая меру своей ответственности, придал лицу еще более суровое выражение и подчеркнуто выпрямился. Шпион крутил на указательном пальце серую шляпу с большими опущенными полями, неторопливо оглядывая палатку. Все было очень скромно. Палатка с прямыми стенами — восемь на десять футов — освещалась одной сальной свечой на рукоятке штыка, воткнутого в сосновый стол, за которым сидел генерал; тот что-то писал, вероятно забыв о непрошеном госте. На земляном полу лежал истертый ковер, старый кожаный чемодан, связка одеял, стоял второй стул — вот, пожалуй, и все, что находилось в палатке; в части конфедератов под командованием генерала Клеверинга приветствовались простота и отсутствие «помпезности и пышности»[12]. На большом гвозде, вбитом в опорный шест у входа, висела портупея с длинной саблей, кобура с пистолетом и, что уж совсем нелепо, охотничий нож. Наличие такого гражданского предмета генерал объяснял тем, что тот напоминал ему о мирных днях, когда он был штатским человеком.
Ночь была бурная. Дождь потоками стекал с парусины, издавая при этом звук, похожий на барабанную дробь и хорошо знакомый тем, кто живет в палатках. Когда налетал сильный порыв ветра, непрочное сооружение содрогалось, раскачивалось и натягивалось в местах креплений.
Генерал кончил писать, сложил пополам лист и обратился к солдату, сторожившему Аддерсона:
— Вот, Тасман, передай это генерал-адъютанту и затем возвращайся.
— А как же пленник, генерал? — спросил солдат, отдавая честь и бросая вопросительный взгляд в направлении Аддерсона.
— Делай, как тебе говорят, — оборвал его офицер.
Уловив раздражение в голосе командира, солдат быстро вынырнул из палатки. Генерал Клеверинг обратил красивое лицо к шпиону федералов, беззлобно посмотрел ему в глаза и сказал:
— Скверная ночь, старина.
— Для меня — да.
— Догадываешься, что я писал?
— Думаю, что-то стоящее. Возможно, я слишком тщеславен, но смею предположить, что там упоминалось обо мне.
— Правильно. Эта служебная записка будет зачитана утром перед войсками, и касается она твоей казни. И еще небольшая приписка для начальника военной полиции относительно отдельных деталей церемонии.
— Надеюсь, генерал, представление будет хорошо организовано: ведь я сам буду на нем присутствовать.
