Вышинский, более полувека близко знавший своего собеседника, никогда не считал его способным на идиотские шутки. И от этого ему становилось несколько не по себе. Андрей Януарьевич снял очки и отложил бумаги.
— Допустим, что это действительно где-то когда-то произошло. Хоть я и не понимаю — как. И чего ты хочешь, «большевик»? Поговорить как покойник с покойником?
— Именно так, генацвале. Как покойник с покойником, которые к тому-же вошли в ту историю как два кровавых упыря. Я так понимаю, что это… — Сталин выдержал короткую паузу, подбирая правильное определение, — Скажем, вмешательство неких сил с целью дать нам шанс исправить допущенные ошибки и, по возможности, избежать новых. Так что давай, «покойник», режь правду матку. Без политесов и субординации. Что, по-твоему, произошло в том мире?
Однако, сразу Вышинский отвечать не стал. Он неторопливо протер очки, взял отложенные бумаги и еще раз внимательно перечитал несколько листов.
— Переиграли нас. Раз к власти в итоге привели этого клоуна-недоумка, значит заговор внешний. Наши до такого идиотизма сами бы никогда не додумались.
— Согласен. Переиграли нас маскилимы[6]. Наше дело правое, но управляли им недостойные бездари, и ты, и я — в числе главных виноватых. Ты готов с ними поквитаться, «покойник»?
— Не тяни уже, Коба. Если бы ты подозревал меня в неготовности, никогда бы этого разговора не затеял. Говори, что делать.
— Сначала сдашь дела Громыко и пройдешь тщательное медицинское обследование. Когда врачи назначат режим, подберем тебе посильную нагрузку. А на ближайшие полгода мне нужен личный помощник, секретарь и переводчик. Очень личный, Андрей. Ты же понимаешь, что это… — Сталин ткнул трубкой в бумаги, — Не должно уйти за пределы самого узкого круга. Такой степени секретности у нас даже в законах пока не прописано. Об этом вообще никому нельзя говорить.
— Понимаю, Коба. И даже, надеюсь, понимаю, почему ты доверился именно мне. Но почему именно полгода?
— Через полгода мы оба уже будем пенсионерами, тогда и переведём дух. А пока закуси удила, и не вздумай околеть в момент решающей атаки. Не моги, но беги.
— И кого ты наметил вместо себя?
— Пока думаю, но всё больше склоняюсь к кандидатуре Рокоссовского.
— Мелковат. Он в даже в армии не Самый, а уж в ЦК партии, так совсем никто.
— Полгода у нас есть, Андрей. Станет он и в армии самым и в партии тем, кем надо.
— Всего за полгода? — в голосе Вышинского отчётливо слышался скепсис, — Планами не поделишься?
