— Бедная ты моя, — голос царя вывел Высшего Чародея из задумчивости. — Выпишу я тебе двадцать золотых, да тридцать на купцов честных, отнеси им, заслужили.
Заглянувший в палаты Чародейской Думы казначей, возмущенно закашлялся. Государь протянул руку, и ему услужливо вложили в нее Посох Власти.
— Выпишу, я сказал, — посох с гулким стуком опустился на пол, а государь уже вновь весь обратился к Белаве. — Отъедаться тебе опосля похода твоего надо, ты заходи ко мне вечрком, потрапезничаем, гусляров послушаем, м-м? А я тебе колечко такое подарю красивое, а то, что ты все со своим перстеньком простеньким ходишь.
— К глазам он моим дюже подходит, — возразила девушка, пряча руку с изумрудным перстнем.
— Я тебе еще краше подарю, — уверил ее самодержец и, не обращая внимания на чародеев, поцеловал белавину ручку.
Та вдруг закатила глаза и произнесла замогильным голосом.
— Вижу, вижу…
— Что видишь? — вздрогнул государь.
— Вижу, государь, что нельзя тебе на вечерние трапезы гостей звать, отравить могут.
— Ты же не отравишь, — побледнел царь.
— Я нет, а вот в еде, принесут, чтобы на гостя твоего вину свалить. Не зови гостей, вечереть, батюшка царь.
— Ох, ты ж, — тяжко вздохнул царь. Белаве он верил. Уж от стольких бед уберегла! Только как-то странно беды эти объявлялись, как только он чародейку пытался куда-то пригласить, что не могло не вызвать определенные подозрения. Но дар ясновидения у нее был, потому не верить нельзя, а вдруг… — Спасибо за предупреждение, Белавушка. А сколько дней гостей звать нельзя?
— Месяц, — провыла она. Не зверь, чай, царь ведь не только ее зазывал.
Месяц как-нибудь переживет, а там кого посговорчивей найдет на вечернюю трапезу, гусляров послушать опять же. Государь встал, коротко кивнул и понесся делать разнос поварам, страже, первому и второму пробователям царевых яств, ну и до кучи послов с острова Буяна обрадовать, что он со всеми злыднями разобрался. И домой их, домой, домой, домой… Замучили жалобами своими слезными.
Как только двери за самодержцем закрылись, Белава вернула глаза на место и выдохнула. Первый не выдержал Двинята, начав тихо смеяться, к нему присоединился Даромир, еще чуть позже дружный хохот сотряс чародейские палаты, вовлекая всех присутствующих.
— Тихо! — прикрикнул на них Милятин, но тут же не выдержал сам, прыснув в длинную седеющую бороду, чем вызвал новый взрыв смеха. — Это же надо, — хохотал Высший. — Ворам награду выбила, себя выставила чуть ли не мученицей! Отощала, износилась, это за полдня поисков-то… Царя на месяц женской ласки лишила, и за все это еще и двадцать золотых получила! Ай, да лиса… Никак не пойму, как тебе государь верит?
