– Иван Сергеевич? – удивлённо поднял брови Директор. – Вот как?!
И обернулся к двери, куда поспешно входил, путаясь в халате, ветеринарный врач Форстер. Вид у него был, как всегда, потрёпанный, неухоженный, какой приобретает большинство одиноких мужиков, то ли осиротевших, то ли овдовевших или просто брошенных. Честно говоря, Директор и сам был таким, но о нём пока ещё хлопотали престарелые родители, возрастные незамужние сёстры и иные многочисленные родственники. Варили ему обеды, стирали бельишко, латали одежду, вытирали в его комнате пыль и раз в неделю меняли постельное бельё. Следили, чтобы Владик каждое утро чисто брил морду, вовремя стриг волосы у парикмахера да боролся с животом: из-за многолетнего пристрастия к пиву и иным веселящим напиткам, сонного образа жизни тот рос у него словно на дрожжах. Голый Владлен Маратович, теперь если вдруг глядел на себя в зеркало, чаще видел в нём не мужика зрелого возраста, а волосатую беременную бабу. Гадкую, отталкивающую.
Ветеринарный врач Форстер, если его тоже раздеть да поставить перед зеркалом, должно быть, выглядел не лучше. А потому, лишь только взглянул Директор на несчастного Ивана Сергеевича, увидел его нечёсаную, растрёпанную шевелюру, как тут же и осёкся. Заслышал внутри себя нездешние, ангельские голоса.
– Да зачем же она тебе, Иван Сергеевич? – спросил Директор ласково. – Давай найдём тебе любую другую собаку, раз за эту деньги дают.
– Другой мне не нужно, – сокрушённо произнес Форстер. – Я на эту глаз положил. Давно уже. Тоня, вон, знает.
– Уже недели две тому назад, – подтвердила Антонина.
– Я и денег готов заплатить, – добавил врач, – если уж на то дело пошло.
– Ну, вот! – вздохнул Директор. – Ещё я с тебя только денег не брал за щенков! Думай, что говоришь.
Отвернулся к монитору, на котором всё ещё плескалась о пустынные берега острова голубая волна, и произнёс, не отрывая глаз от чудесной, райской картинки:
– Значит так, Антонина, скажешь, что щенок из директорского фонда. Не продаётся. А ты, Иван Сергеевич, пожалуйста, забирай его прямо сегодня. Чтоб глаза мои больше не видели это чудовище!
2
Почти два месяца жила Бьянка в доме у Ивана Сергеевича. И уже начала забывать запах матери, вкус казённого варева и руки Девушки Антонины. Сам питомник с его ветлой, колючей проволокой, листом железа, гудящего на ветру, вспоминала не часто. Жизнь её теперь была совсем другая – комфортная. Но одинокая.
Квартира, в которой обитал ветеринарный врач Форстер, располагалась не в городе, а за его чертой, в так называемом посёлке городского типа. Здесь, как и в настоящем городе, имелись все его признаки: поликлиника, милиция, баня, кладбище и даже городская администрация, но дома были невысоки, нравы проще, а люди друг другу – ближе. Квартира Ивана Сергеевича как раз и находилась на втором этаже сооружения постройки сорок восьмого года, возведённого в те давние года немецкими военнопленными, а оттого добротного. Правда, без должного ухода и заботы даже немецкие постройки превращались со временем в родные до боли руины. От многих снегопадов и дождей краска фасадов облупилась, подновляли их без соблюдений порядка и технологий уже не меньше десяти раз, так что дома выглядели какими-то тошнотворными, муторными. Балкончики с цементными балясинами местами рассыпались, иные – местами проросли травой и даже деревцами, а один так и вовсе рухнул на землю, оставив после себя гнутую ржавую арматуру, кусок швеллера да светлое пятно правильной формы на прежнем его месте. Двери подъездов скособочились, многие не закрывались, отчего внутри за ними было зябко, пахло мочой спешащего мимо люда, плесенью, помойкой и влажным духом парового отопления.
