— Дорогой мой, тебе придется быть очень стойким. Эти господа отправляют нас в лагерь. Кто-то на нас донес. Но тебе нечего бояться. Ведь мы останемся вместе, а пока мы вместе, ничего плохого с нами не может случиться.
Танги опустил голову.
— Но мы ничего не сделали дурного! — возразил он.
— Я знаю, мой мальчик. Но дело совсем не в этом.
— Кто же на нас донес?
— Твой отец.
Танги с трудом удержался от слез… В эту минуту он ненавидел весь мир: отца, мать, жандармов, хозяина гостиницы… Он желал зла всем взрослым за то, что все они, казалось, желают ему зла, а ведь ему всего восемь лет.
— Это неправда! — вырвалось у него.
— Нет, правда. Инспектор здесь социалист. Он мне все рассказал.
Танги не так ненавидел отца за его подлую трусость, как сердился на мать за то, что она открыла ему эту трусость. Ему казалось, что она не должна, не имела права делать ему так больно. Закусив губы, он взял чемоданчик и пошел за матерью. Ей надели наручники, и она пыталась спрятать их в рукавах.
Концентрационный лагерь, куда привезли Танги вместе с матерью, находился на юге Франции. Танги никогда не видел подобного места и представлял его себе совсем иначе. На деле оказалось, что это несколько прогнивших от сырости деревянных бараков, окруженных колючей проволокой.
Они попали в «специальный» лагерь. Большинство заключенных — там держали только женщин — были еврейки или политические преступницы. Правда, потом он слышал, что тут есть и женщины «легкого поведения».
Заключенные приняли Танги и его мать враждебно. Их ввели в барак для политических, и Танги увидел несколько злобных лиц, очень бледных, очень худых. Из разных углов послышался смех. В бараке было темно, и Танги не видел, что происходит в глубине. Слышались только голоса, но лица разглядеть было невозможно.
— Смотри-ка, меховая шубка! Да это, видать, капиталистка!
— Небось эта здесь долго не задержится!
Какая-то женщина с горящими глазами и всклокочен-ними волосами вышла им навстречу и отвесила церемонный поклон:
— Сударыня, здесь вам не гостиница «Риц», но мы постараемся устроить с удобствами вас и вашего уважаемого сына. У нас есть номер с видом на парк и с ванной комнатой.
Кругом громче прежнего зазвучал смех, грубый, жестокий смех. Танги уткнулся лицом в материнскую юбку. У него заныло сердце, но он не хотел, чтобы женщины видели, как он плачет. Он так устал! Он думал о Томе, о Робере, об отце и не мог понять, что же он сделал, чем заслужил все это. Однако он сдержался; он не доставит этим женщинам удовольствия, не покажет им свою боль. Танги пошел следом за матерью. Она поставила чемоданчик на брошенный на пол соломенный тюфяк. Его место оказалось рядом. Он лег на свой тюфяк, не раздеваясь, и заснул.
