Булавни вновь, почти на физическом уровне, ощутил одиночество, которое может быть столь всепоглощающим только по эту сторону смерти. Он чувствовал себя, как всё что его окружало. Как пожухлый, почти высохший сорняк, коим был захвачен практически каждый кусочек земли на пустыре. Как приближающиеся с каждым шагом пятиэтажки — пустые, овитые паутиной трещин, с погасшими навеки окнами. Был таким же никому не нужным. Не нужным, отныне и вовеки.
На развилке Сергея, почему-то, потянуло не к родительскому дому, куда он собственно направлялся, а вправо, к реке. Булавин не стал противиться тяге и, так же безучастно ко всему, равно как и всё было безучастно к нему, побрел мимо мёртвых многоэтажек, потом через мёртвый частный сектор и мёртвую рощу, устлавшую свою мёртвую растрескавшуюся землю мёртвыми сухими листьями.
Выйдя на берег, он, не спеша, прошёл вдоль линии мягкого прибоя, который здесь и прибоем-то не был. Ведь волн не водилось, потому, как не существовало тут ни ветра, ни бурного течения. Река несла свои воды практически без какого-либо видимого движения. А может и не несла, а превратилась просто в длинное извилистое озеро? На этот вопрос Булавин не знал, да и не хотел знать ответа. Он вообще ничего не хотел знать. Его окутала колючая, словно грубо сотканный плед, апатия. Она одновременно являлась колыбелью умиротворения, что, наверное, было логичным в этом пласте бытия, но, в то же время, раздражала. Казалось — такой симбиоз невозможен, но чувствовалось именно так. Сергею ничего не хотелось, не то что делать, а даже о чём-то думать. И, тем не менее, не давало покоя ощущение того, что он должен к чему-то прийти, найти какую-то тайную дверцу в закоулках своего разума.
Булавин присел на поваленное дерево и закурил. Сигарета привычно безвкусна, дым ожидаемо лёгок. Он, на прощанье, посмотрел на красный уголёк и бросил окурок под ноги. По привычке копнул рыхлый сухой песок носком кроссовка, им же подтолкнул тлеющий остаток сигареты в ямку и похоронил его, осыпав стенки маленького, созданного секунду назад, кратера. Возвращая ногу в исходное положение, он стукнулся пяткой обо что-то твёрдое. Инженер нагнулся и не поверил своим глазам. Практически под бревном лежала плоская, частично опустошённая бутыль бренди.
Он усмехнулся сам себе, поднял сосуд, скрутил крышку и, не нюхая, глотнул из горлышка. Вкуса, как такового, не почувствовал. Лишь, через несколько мгновений на языке появилось нечто вроде послевкусия. Однако, про себя инженер отметил, что это гораздо лучше, чем вовсе ничего. И вдруг, Булавин понял, что испытывает радость! Ту самую радость, которая была только при жизни!
