- В многозначительность, - отвечаю. - Ты грешишь этим сегодня более всех остальных. У меня тоже есть свой круг общения, и, если я никогда не был в этом доме, это не значит, что у твоего круга есть какие-то преимущества перед моим.
- Ну ладно, ладно, - как всегда ускользает от меня Марк. - Они все славные люди.
Мы выпили с Марком. Вязкость. Дыхание пресекши. Искусство и само существование - есть только род организации времени. Он тут же предложил принести еще, я возражаю, что можно сделать это попозже, он соглашается сразу и, кажется, без тени какого-либо чувства на лице. Будто безветрие над водой. Прежнее волнение из-за меня улеглось, хотя я еще замечаю, как иные подчас украдкой за мной наблюдают. До нас иногда доносятся обрывки разговоров тех, кто находится к нам поближе, и, когда я не слишком отвлекаюсь на Марка, то стараюсь уловить хоть некоторые из них. Я был бы таким же.
- Все-таки, что бы ни говорили, а он всего лишь самый обыкновенный сикофант, и ничего больше...
- Признаться, и я никогда не испытывал особенного почтения.
- Представьте: строят дом. Соорудили леса вокруг его стен, кладут кирпичи, перекрытия, вставляют рамы. Потом дом достроили, леса разобрали, а дом развалился в тот же день. Только строительные леса, пока стояли, придавали прочность конструкции. Только видимость придает прочность реальности. Вы слушаете меня?
- О да, я вас внимательно слушаю, Феликс.
- Обстоятельства заставили меня вчера провести целых четырнадцать часов за рулем. Мне и раньше случалось водить машину подолгу, но, согласитесь, такое все же изматывает, - это говорит подвижный лысый человечек очень небольшого роста, в черной кожаной куртке, со скороговоркой, подобной отбойному молотку, как мне показалось, резонер ужасный. Марк мне поясняет, что это какой-то журналист, хотя он его не слишком знает. Лицо мясистое, лоснящееся и кажущееся бесполым. Служитель жертвенного огня. Резкость.
- Сколько я ее наблюдаю, а это довольно давно, уж поверьте, - женщине, говорящей это, лет, наверное, сорок, она в декольтированном бархатном платье с воротником из оцелота, я немного знаю ее, она, говорят, довольно известная художница, в основном, работает со стеклом, - она меня только однажды, продолжает женщина, - поразила до самой глубины сердца. Я, разумеется, имею в виду партию в "Принце пагод". И все же слава ее более заслуженна, чем у всех тех, кто, как считается, даже ее затмевает.
Собеседник, совсем мальчишка, уж, во всяком случае, порядочно моложе, например, нас с Марком, решается противоречить женщине:
