– Вам не нужно отвечать, – сказал он. – Я бы на вашем месте не отвечал.
– Почему мы не должны отвечать на ваши вопросы?
– А почему вы должны? Вас что, волнует один человек, когда вы правите всем миром?
– Мы не правим. Мы администрируем. И каждый человек на Земле заслуживает счастья.
Доусон позволил себе пробежать взглядом по ряду жестких, бесстрастных лиц. Затем остановился на лице Фереда.
– Во-первых, вы действительно изменили разум и личность Фереда Йолата?
– Вы имеете в виду, механическими средствами, не так ли? Нет. Ему дали определенные знания, которые не дают обычным людям. Благодаря этим новым знаниям изменилось его отношение к жизни.
– Это правда, – тихо сказал Феред, голос его был совершенно спокойным.
Что-то привлекло внимание Доусона к прекрасному лицу Лорены. В нем он ощутил недоумение и тень какой-то странной насмешки. А вообще, ему казалось, что он стоит перед шестью слепыми масками, загадочными и бесстрастными.
– Поэтому члены Совета настолько отличаются от других людей?
– Мы не можем участвовать в обычной жизни и управлять ею одновременно.
Доусон сделал широкий жест.
– Эта комната… весь Капитолий… Да вы же просто аскеты. Это потому, что красота больше ничего не значит для вас? Или потому, что вы не хотите вызывать зависть?
– Возможно, это потому, что теперь у нас другая концепция красоты, – сказала Лорена Сан. – Что же касается зависти, зачем кому-то завидовать нам? На Земле нет ни единого мужчины или женщины, которому запрещено становиться членом Совета.
И это, конечно, было правдой. Уж этот проклятый электорат! Это было самое слабое звено цепочки доказательств Доусона.
– Человечество сильно изменилось с моего времени, – мрачно продолжал он. – Мне кажется, что вы, Совет, полностью потеряли с ним связь. Человечество приходит в упадок.
Лицо Лорены стало еще серьезней.
– Нет, вы не правы. Физически и психически человек почти совершенен.
– Но он потерял инициативу.
Внезапно Доусон почувствовал необъяснимое напряжение в воздухе. Но шесть лиц перед ним ничуть не изменились. Молчание нарушила Лорена.
– Для вас, человека двадцатого века, инициатива должна казаться очень важным качеством, – хладнокровно сказала она. – Но это приобретенная черта. Человек потерял свой хвост и зубы мудрости, когда они стали больше не нужны. Начиная с первобытных времен, действовал закон выживания наиболее приспособленных. Человек был существом гедонистическим. Самосохранение и сохранение вида – это великие движущие инстинкты. Если у кого-то была инициатива, которая, по сути, является формой эгоизма, тот просто не выжил. Вы согласны?
