Толпа немного сдвинулась, когда какой-то парень в худи и выцветших, черных штанах вышел к микрофону. Он смахнул непослушные пряди с лица и, не поднимая глаз, вытащил из кармана листок бумаги.
– Это стихотворение Дилана Томаса, оно очень нравилось Билли.
Он откашлялся и принялся читать «Не уходи покорно в сумрак смерти». Пока он читал о противостоянии слабеющему свету, я изучала надгробную плиту Билли. На темном граните были запечатлены его имя – Билли Силвер, год рождения – 1949-й год и день смерти – три дня назад. Томас Джефферсон однажды написал, что жизнь и душа истории должны навсегда оставаться неизвестными. Только факты – вечные факты, по его словам, – передавались следующим поколениям. То были поверхностные факты о жизни Билли, лишенные подробностей, которые делали его запоминающимся человеком. Почему его не похоронили рядом с моими дедушкой и бабушкой в Вест-Сайде? Почему он захотел быть погребенным здесь, рядом с могилами неких Эвелин Вестон и Ричарда Каллена, в Форест-Лауновском уголке для одиночек, оставшихся сами по себе даже после смерти?
Друг Билли закончил читать стихотворение Томаса и торжественно посмотрел на толпу. Его пристальный взгляд обошел каждого присутствующего, пока не остановился на мне. Я затаила дыхание от вида этих ясных, неестественно синих глаз. Несмотря на свою красоту, они были поразительно холодными, и я еще сильнее почувствовала, что вмешиваюсь во что-то, что меня не касается. Что я здесь делала? Ранее я убеждала себя, что домой меня привели долг, порядочность и горе. На самом же деле причина таилась в открытке от дяди и перспективе нового квеста. Мне здесь было не место. Я не заслуживала находиться среди этих печальных, красивых людей и почитать память того, кого я практически забыла.
– Будешь? – Девушка рядом со мной протянула мне пластиковый стаканчик. Выглядела она гораздо моложе меня, латиноамериканка. Ее руки покрывали рисунки тушью и испанской каллиграфией. – Есть виски и виски. Я рекомендую виски.
Я взяла стаканчик, наблюдая, как щедро она его наполняет.
Взрослый мужчина с козлиной бородкой подошел к микрофону и поднял свой красный пластиковый стаканчик к слушателям. Он закрыл глаза и начал петь: «Ах, мальчик мой, в поход сыграли горны».
Полноватая женщина лет шестидесяти подошла к поющему и обвила своей конопатой рукой его плечи, покачиваясь вместе с ним под ритм старого гимна. Завершив песню, мужчина поднял стакан к открытой могиле, а затем к небу, и только потом сделал глоток.
