– Мне кажется, многие уловили смысл. По крайней мере, я на это надеюсь.
– Ты делаешь все возможное. А заботиться о прошлом или же нет – это уже им самим решать.
Папа резко затормозил, когда нас внезапно подрезал автобус-шаттл.
– Помнишь, как Билли однажды пришел к нам ночью?
– Конечно. – Его внимание было сосредоточено на автобусе, пытающемся втиснуться в небольшое пространство между двумя машинами.
– Мама вроде бы мне говорила… но я забыла, почему они тогда поссорились.
– Понятия не имею. – Папа просигналил внедорожнику, появившемуся перед нами. – Давай быстрее!
– То есть ты не знаешь, что тогда случилось?
– Я знаю только, что Билли пришел пьяный и сказал маме, что не хочет больше с ней разговаривать. – Он ловко объехал пробку, и мы выбрались на бульвар Сепульведа, где движение рассеялось. – А потом он купил тебе эту дурацкую собаку.
– Но Билли не был пьяным. – Я вспомнила его вспыхнувшее лицо и стеклянный взгляд. – Или все-таки был?
Папа свернул на Оушен-Парк. Чем ближе мы подъезжали к океану, тем более прохладным и соленым становился воздух. Я опустила окно и вдохнула полной грудью. Каждый раз, когда я приезжала в Лос-Анджелес, я воспринимала этот город, как дом моих родителей, а себя чувствовала скорее гостем, чем местным. Я не могла признаться в этом маме. Она все ждала, что я, как и она когда-то, вернусь обратно в Южную Калифорнию, но мне даже думать об этом не хотелось. Я не собиралась вести уроки о кинозвездах и музыкантах. Режиссерах. Работниках телевидения. Не собиралась преподавать историю США в штате, который стал частью союза только после компромисса 1850 года. В глубине души я не являлась калифорнийкой, анджелино, как называли жителей Лос-Анджелеса. От тоски по родине остался только запах океана.
– Слушай, – сказал папа на светофоре, – не хочу рушить твои воспоминания о Билли, но имелись в нем стороны, которые ты не видела в силу возраста.
– Что еще за «стороны»?
– Не важно. Не стоило мне этого говорить.
– Нет уж, продолжай. Какие стороны?
Папа съехал с бульвара Оушен-Парк на нашу улицу. Я разглядывала знакомые виды нашего тихого квартала, узнавая цвет каждого дома, пусть в тусклом, вечернем свете все они казались темно-серыми. По правде говоря, в Лос-Анджелесе никогда не темнело, даже посреди ночи не бывало кромешной тьмы.
– Понимаю, что в связи со смертью Билли у тебя много вопросов. Просто мне не очень удобно говорить от лица твоей мамы.
– Я и не прошу говорить от ее лица.
