…Агату разбудил гром. За ставнями шел дождь и небо потряхивало, но грохот был прямо в доме. Это Наследница семейных реликвий, вышла из своей комнаты, свалив по дороге стул.
Куда она шла? Да прямиком к Ральфу!
Открылась и тихо закрылась дверь.
Агата резко села в своей постели. Она не одобряла таких вещей! Она была старой девой всем своим существом. Нечаянный, постыдный ее роман, почти что забылся и ничего в ней не изменил. Агата яростно осуждала блуд. В другое время она бы встала, чтоб отчитать племянника и за ухо вернула бы Верену на место. В ее собственную комнату. В зефирно-розовое пристанище Цукерпу, – большую-кровать-привезут-во-вторник.
Сейчас ей было не до морали. Агата слышала, что случилось с Джесс, которая помешала Ви «разлагаться» с мужем. Но еще громче она слышала, – пока лишь в воображении, – голоса подруг.
– А ты заметила, на ней больше нет колье?
– Еще бы! Колье принадлежит девчонке!
– По ней было сразу видно: кто она…
– Вот-вот! А строила-то из себя, строила!..
– Типично для нуворишей!
Итак, когда упал стул, Агата лишь закрыла глаза и крепко-крепко зажала уши.
Стул? Нет, конечно же! Это гром!
Если я им позволю, Ви одолжит колье?
– Верена взрослая, – сказала она себе. —Элизабет в ее возрасте уже учила детей ходить, а Джесс сама ходила беременной. От священника! Чем мой мальчик хуже?.. Жила же Виви с Филиппом… Филипп на полгода старше, чем Ральф.
– И на двенадцать старше самой Верены! – вопила Совесть. – Невинная девочка, бедное дитя!.. Что ты творишь, Агата? Ты хуже Симона фон Броммера!
Не в силах справиться с ней, Агата беззвучно села.
В ее прикроватной тумбочке всегда лежал зопиклон. Она приняла таблетку и вскоре избавилась от душевных мук.
– Тетя? – вновь позвал женский голос; рука Верены деликатно потрясла за плечо. – Ты спишь, или в коме?
– А-а? Что? Сколько времени?..
– Девять тридцать. И твой будильник звонит уже третий раз.
Агата с трудом разлепила веки.
– Я приготовила завтрак, – сказала девочка и первая пошла вниз.
Агата мало разбиралась в половых радостях, но что-то подсказывало ей: Ви их не испытала. Она была заплаканной и прятала лицо.
– А Ральф где? – упавшим голосом спросила Агата.
– Уехал.
– Уехал? Когда?
– В ночи!
За завтраком Агата внимательно рассматривала девочку.
Молодую женщину, – если верить глазам.
От смешливой ласковой Цукерпу остались только белые волосы. Она была осветленной копией Джесс, а Джессику Агата всегда побаивалась. Джесс не была с ней груба или как-то по-другому высокомерна. Нет, абсолютно, нет. Все ее презрительные выпады посвящались Ральфу. Возможно, так Джесс заигрывала, – ей-то откуда знать. Но внутренняя Горничная в Агате всегда робела, когда они с Джессикой оставались наедине.
