*
Колену выпало караулить первому, а Франсуа вызвался составить ему компанию. Он ничего не говорил ему о своих подозрениях, опасаясь, что здоровяк решит избавиться от них по-своему: привяжет флорентинца к колесам повозки или засунет ему в глотку бутылку. Тем более что Колен пребывал в дурном настроении. Он ворчал: мол, Шартье еще поплатится за то, как обошелся с ними. Епископ даже не удосужился снабдить их рекомендательным письмом. Если дело примет дурной оборот, монсеньор умоет руки, он, дескать, тут ни при чем. Вийон посмеивался над приятелем: с каких это пор честный разбойник полагается на гарантии викария? Колен только пожимал плечами. Прихлопнув пятерней комара, он послал проклятия небесам и всем святым, затем, прислонившись к скале и заострив кинжалом сучок дерева, принялся ковыряться в зубах. Вийон воспользовался этим недолгим затишьем и попытался успокоить спутника. Он заверил его, что и не собирается следовать указаниям Шартье. Просто еще слишком рано, чтобы действовать. Напрасно Франсуа уверял, что непременно придумает какую-нибудь злую шутку, на это он был мастер. Колен был убежден, что из их поездки не выйдет ничего хорошего. Франсуа простер руки, охватывая широким жестом песок и колючие кустарники, словно призывая их подтвердить его правоту. Ни Шартье, ни Фуст, ни кто-либо другой не будет указывать ему путь, по которому идти, не будет им руководить. Это его земля. Эта страна зовет его. На него возложена совсем другая задача.
Колен, давно привыкший к таким порывам приятеля, особенно когда Франсуа как следует выпьет, молча поднялся и вместо ответа стал шумно мочиться на кусты и на песок. На эту проклятую землю.
Дело близилось к вечеру, когда караван начал взбираться на холм, на вершине которого, прямо под палящим солнцем, громоздился Цфат. Очертания крыш слегка дрожали, придавая городу призрачный вид. Лошади преодолели наконец последний подъем, и копыта застучали по обжигающим камням узких улочек. Не было видно ни постоялого двора, ни кабачка. И ни одной католической души. Вдоль фасадов, выкрашенных в синий и зеленый цвета, чтобы защитить дома от дурного глаза, скользили тени мусульман и евреев, на вид довольно бедных. Мамелюки обходили эти места стороной, здесь им попросту нечем было поживиться. Их отряды рыскали по окрестностям, предпочитая располагаться на ночлег в сельской местности, рядом с водными источниками и крестьянскими хозяйствами. Даже Церковь не удостоила этот убогий городок каким-нибудь монастырем или придорожным распятием. И все-таки это уединенное местечко, столь непохожее на города Востока, отмеченные изобилием и роскошью, дало приют знаменитостям, чье духовное влияние простиралось далеко за моря. Евреи, спасаясь от инквизиции, сходились и съезжались в свои кварталы Севильи или Праги — туда, где могли приобретать тайные знания. Там их уже ждали, чтобы прочесть послание, предписание или толкование, прибывшие из Цфата. Каждое слово впитывалось, подобно живительному снадобью, каждое выражение встречалось аплодисментами, как ловкое сальто акробата. Как будто ученые Святой земли лично прибыли, чтобы прочесть все это, их башмаки еще были покрыты слоем
