– Батальон кого? – захлопал глазами я.
Ланской-старший пояснил как для несмышлёныша:
– На самом деле это отдельный его императорского величества батальон особого назначения, но все прекрасно знают, что немногие доживают до конца пятилетнего контракта. Поэтому часть в народе так и зовут – батальон смертников. Служить туда не рвутся, поэтому государь разрешил принимать преступников. Тем счастливчикам, – отец горько усмехнулся, – котором повезёт выслужить все пять лет и при этом остаться в живых, даруется помилование. Особо отличившиеся могут получить личное дворянство.
Мне не понравилось то, что я услышал. В моей прежней жизни отец обещал сделать всё, чтобы я откосил от армии. Он считал, что даже год в ней – напрасно потраченное время. Зная, что сам он оттрубил ещё в советской армии от звонка до звонка, я ему верил.
Нет, повертеть в руках пистолет или автомат, пострелять из него в тире – всегда пожалуйста. А вот наматывать на ноги вонючие портянки или, что таскают на ногах солдаты сейчас, драить зубной щёткой унитазы, ходить строем и задирать на плацу ногу выше головы – не больно-то хочется.
Так что мысли мои с отцовскими сходились целиком и полностью.
Вот только там была другая жизнь и иные обстоятельства.
Если положить на одну чашу весом четвертак тюремного заключения и пять лет молодости в сапогах, однозначно, перевесит последнее, сравнивать числа меня ещё до школы научили, как и читать и писать.
А смертники они или бессмертные – я привык к тому, что многое в действительности не такое и страшное, как его малюют.
Авось, выиграю в этой лотерее, вытащив счастливый билет.
Пан или пропал, короче!
– Папа, я решил, – вздёрнул подбородок я.
– Что именно?
– Подам прошение, чтобы меня взяли в этот самый батальон. Всё равно, мне особо терять нечего.
Вертолёт приземлился. Где-то наверху по инерции продолжали крутиться его лопасти, разгоняя пыль и комки высохшей грязи.
– Рекруты, на выход.
Внутри длинного и узкого как кишка отсека сидели рекруты, то есть ещё не вступившие официально на службу солдаты, в число которых входил я.
Не ожидал, что всё так быстро завертится. Не успел подать прошение, как через два дня меня уже дёрнули на медкомиссию.
Там я впервые увидел в зеркале своё новое отражение и, по правде говоря, не остался доволен увиденным. Аристократия, мать его за ногу: такое чувство, что меня специально недокармливали, сквозь тонкую кожу просвечивали рёбра, а сама грудь была как у молодого петуха коленка.
