В дверь зазвонили. Не выпуская все той же спасительной чашки из рук, я медленно побрела в коридор. Меньше всего хотелось являться перед кем-то в том виде, в котором я пребывала тем утром. Кто бы это ни был. Замок щелкнул. На пороге, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, стояла краснощекая женщина. В руках она держала горшок с гигантской цветущей орхидеей. Мой унылый вид с чашкой, из которой сиротливо выглядывала этикетка от чайного пакетика, очевидно, ее смутил. Слегка подвинув меня, она сделала шаг вперед и внимательно осмотрела холл, который больше походил на склад компании FedEx в канун Рождества. Пустые коробки я не выбрасывала, а складировала в коридоре, чтобы позже спустить в гараж. Уж я-то знаю цену хорошим коробкам…
Наконец, эта разрумяненная цветочница вручила вазон и что-то пробормотала по-турецки.
– Ben türkçe bilmiyorum[9], – это была первая фраза на турецком, которую я выучила еще до прилета в Стамбул.
– По-русски знаешь? – с ужасным акцентом переспросила она.
Не веря своему счастью, я, как китайский болванчик, закивала головой: это была первая русская фраза, которую я услышала за последний месяц вне дома. Хотя формально я, конечно, находилась в тот момент именно в нем.
– Мой хозяйка тебе дарил. Я из тут. – И она указала довольно крупной в сравнении с ее небольшим телом ладонью на дверь напротив. Я вспомнила, что последнюю неделю из этой двери туда-сюда сновали мастера с перфораторами и стремянками. Больше никаких ассоциаций с ней не было и быть не могло, учитывая то, как непродолжительно мы находились в этом доме.
Я с трудом удерживала в одной руке огромную орхидею в тяжелом керамическом горшке.
– Бумага читай. – И она ткнула указательным пальцем в аккуратный конвертик, вложенный между мясистыми листьями экзотического цветка. Затем она внимательно посмотрела на чашку, которую я все еще держала в другой руке, и, презрительно цокнув, покачала головой.
– Иди тут. – И она снова указала на дверь напротив. Я ничего не понимала и, казалось, никогда не пойму. В своей жизни я много общалась с иностранцами, однако ее русский вводил меня в откровенный ступор и непонимание того, кто мог обучить ее таким исковерканным фразам. Она хотела, чтобы я зашла прямо сейчас в квартиру напротив, я же не была даже уверена, что сегодня расчесывала волосы.
– Хозяйка нет, – наконец сказала она, недовольная моим промедлением. Я почувствовала нечто заговорщицкое в ее интонации, поставила цветок и чашку на пол и зашуршала за ней в своих меховых тапочках.
