— А что было потом?
— Потом к нему же попала и моя старшая сестра. Она была скромная, хорошая девушка, баптистка, а лицом красавица — вся в мать. Я сначала обрадовался, думаю — хоть один близкий человек будет около меня. Но радость моя продолжалась недолго. Сэр! Однажды ее наказали плетьми. За что? За то, что она хотела жить, как подобает христианке, чего ваши законы не позволяют невольницам. Я стоял за дверью, все слышал, мне казалось, что плеть стегает меня по кровоточащему сердцу, но помочь сестре я ничем не мог. А потом к хозяину явился торговец, мою сестру вместе с партией скованных цепями рабов угнали на невольничий рынок в Орлеан, только за эту ее провинность, ни за что другое! — и больше я о ней ничего не знаю. Шли годы… Я рос, как собака, без отца, без матери, без братьев и сестер. Ни единой родной души рядом… Некому о тебе позаботиться. На мою долю выпадали одни побои, одна брань. Поверите ли, сэр, для меня были лакомством кости, которые бросали собакам. И все же, когда мне, ребенку, слезы мешали заснуть по ночам, я плакал не от голода, не от перенесенных побоев, а от тоски по матери, по сестре. Ведь меня никто не любил. Я не знал покоя, душевного тепла. Не слышал ни одного доброго слова, пока не попал к вам на фабрику. Мистер Вилсон, вы обласкали меня, вам я обязан тем, что умею писать, читать, что я чего-то добился в жизни. Бог свидетель, благодарность моя не знает границ! Потом, сэр, я встретил свою будущую жену. Вы видели ее, вы помните, какая она красивая. Когда она призналась, что любит меня, когда мы стали мужем и женой, я себя не помнил от счастья. Моя Элиза не только красавица, — у нее, сэр, чистая, прекрасная душа… Что же было потом? А потом хозяин приезжает на фабрику, отрывает меня от работы, от друзей, от всего, что мне дорого, и втаптывает своего раба в грязь. За что? За то, видите ли, что негр забыл, кто он такой, а если забыл, ему надо напомнить об этом! И, наконец, он становится между нами — между мужем и женой — и приказывает мне оставить Элизу и взять в жены другую женщину. И ваши законы дают ему право на это вопреки и господней и человеческой воле! Мистер Вилсон, подумайте! Ведь все, что разбило сердце моей матери, моей жены и мое собственное, — все делалось по вашим законам. Никто в Кентукки не помыслил бы воспрепятствовать этому. И вы говорите, что я преступаю законы своей родины! У меня ее нет, сэр, так же, как нет отца. Но я найду родину! А ваша мне не нужна. Отпусти меня с миром — вот все, что я от нее требую. А когда я доберусь до Канады, где закон признает и защитит меня, тогда пусть только кто-нибудь посмеет стать на моем пути… этим людям несдобровать! Я буду драться за свою свободу до последней капли крови! Так поступали ваши предки, и такое же право есть на это у меня!
