— Ладно, тогда открывай, — устало сказал Михаэль, — жаль времени, кстати, можно позвонить отсюда в диспетчерскую, спросить, есть ли связь с Эйлатом. Может, уже прибыл отчет патологоанатома по делу Додая. Попроси, чтобы позвонили в Абу Кабир[5] и в Институт морской медицины в Хайфе, туда послали плавательное оборудование Додая.
— Где телефон? — спросил Бехер Шауля из экспертного отдела. Шауль провел его на кухню, телефон висел на стене.
Небольшой отверткой, вынутой из кармана, Белилати открыл тумбочку у кровати Тироша, вынул оттуда три заполненных ящика и положил их на пол у кровати.
Михаэль выпрямился:
— Хочу кофе, просто умираю.
Белилати удержался от замечаний, расстелил на кровати шелковый халат с изображением зеленого дракона и вытряхнул на него содержимое одного из ящиков; когда он протянул руку к пепельнице, послышался звон стекла. Упала и разбилась бутылка рислинга, стоявшая на тумбочке.
Комната наполнилась кисловатым запахом вина. Белилати глянул на осколки:
— Хорошо, что мы успели взять с нее отпечатки пальцев, и со стаканов тоже. Со всех вещей в доме уже взяли отпечатки пальцев.
Только сейчас Михаэль заметил здесь следы пыли. Белилати вышел на кухню за тряпкой — «вытереть это все, чтоб не смердело».
Михаэль снова вспомнил навязчивый трупный запах и, чтобы изгнать его из памяти, глубоко затянулся дешевой сигаретой «Ноблесс».
В одном ящике лежали альбомы со старыми фотографиями, переплетенные шнурком. В первом альбоме — пожелтевшие фото с европейскими пейзажами. На первой странице было написано почерком с завитушками одно слово: «Щасны». Михаэль увидел фото молодой женщины, держащей за руку мальчика в матросском костюмчике. Женщина серьезно глядела в камеру. Под фото была надпись: «Прага, 1935» — мужским почерком, синими чернилами. Михаэль медленно перелистал альбом. Ребенок рос от снимка к снимку. В следующем альбоме он уже был юношей. Матросский костюмчик сменился костюмом с галстуком. Юноша стоял в свободной позе, с опущенными вдоль корпуса руками и серьезным взглядом, лишенным блеска, который Михаэль помнил по лекциям об истории ивритской поэзии — от эпохи Просвещения до наших дней. На другом снимке Тирош стоял позади той самой женщины, уже постаревшей, она сидела в тяжелом кресле, волосы были собраны в пучок на затылке. Юноша глядел в камеру. Под фото была надпись: «Вена, 1957» — авторучкой, женским круглым почерком.
Тут содержится целая история жизни, подумал Михаэль, и даже материал для исследования истории европейского еврейства и скитаний евреев по разным странам.
