— Что, например? — грубовато спросил Михаэль, украдкой взглянул на часы, а затем на собеседника.
— Его отношение к Тирошу, счастье быть рядом с ним. Тувье не поражала красота реальной действительности, горного пейзажа или заката на море. Он искал совершенства лишь в искусстве. Во время обеда, после посещения музея он говорил лишь об этом, о полноте и целостности искусства. Он не обращал внимания на еду, пил вино как воду. Он говорил о произведениях искусства как мужчина, который пытается оживить воспоминания, связанные с любимой женщиной.
Клейн остановился, как бы почувствовав, что увлекся, и посмотрел на Михаэля насмешливо-печальным взглядом.
— Вы намекали на семейные дела Тувье, — продолжал он нерешительно, — лишь немногие смогут это попять. Может, теперь вы иначе истолкуете тот факт, что Тувье стушевывался перед Тирошем-поэтом, готов был отдать ему все, даже жизнь, если бы тот только захотел, а о жене и говорить нечего. Это было для Тувье несущественно.
— Я хотел спросить вас еще об Идо Додае. — Михаэль как бы не слышал предыдущей тирады.
Клейн смотрел на него молча.
— Идо Додай ставил вам кассеты, на которые он записывал свои беседы с людьми?
— Нет, — осторожно ответил Клейн, — он говорил, что только собирается записывать.
— И он не давал вам слушать никаких кассет или копий? — Михаэль внимательно смотрел на профессора.
Клейн несколько раз покачал головой — «нет».
— Мы ведь нашли эти кассеты, но кассеты с записью беседы с адвокатом из Северной Каролины там не было, ничего такого.
— Может, он эту беседу не записал?
— Если уж он все записывал, то почему бы ему и это не записать?
Михаэль внимательно глядел на Клейна, тот выглядел смущенным, сбитым с толку.
— Не имею понятия. Вы хотите, чтобы я поискал сейчас номер телефона адвоката? Тут такой балаган, что это может продолжаться часами.
— Не обязательно сейчас, — Михаэль на минуту задумался, — когда найдете, позвоните мне. Если меня не будет, оставьте номер Циле.
«Есть в нем нечто подлинное, несмотря на высокий штиль речи. Но почему у меня такое чувство, будто и он что-то скрывает?» — думал Михаэль, заводя машину и глядя на Клейна в окно. Тут ему пришло в голову, что все то время, пока он был у Клейна, он о Майе не вспоминал, и внезапно ощутил боль одиночества. Еще раз глянул на колышущиеся в окне набивные шторы и положил руки на раскаленный руль.
