Предутренний ветерок стих, солнышко пригрело Прорву, идущие замедлили шаг. К полудню остановились ненадолго, Нарти развязал мешок, вытащил два пласта сушёного мяса, и дальше они шли, жуя на ходу. Нарти размышлял, сколько времени им ещё идти, и что может быть в мешке у Клаха. Мешок здоровенный, а за всё время ни разу не развязывался. Всё, что нужно для путешествия, тащит Нарти. А ведь Агик и Вал тоже волокли немалую ношу. Но, что бы ни лежало в их мешках, оно досталось болотным тараканам.
В следующую секунду Нарти резко остановился, выдохнув по-охотничьи. Ноздрей коснулось сладкое трупное зловоние. Клах, идущий сзади, тоже замер. Неважно, что сигнал опасности подал младший, кто первый учуял, тот и командует.
Нарти сделал осторожный шаг, затем второй. Перед ним, наполовину погрузившись в раздавшийся мох, лежал труп. Мальчишка, лет десяти, может быть, двенадцати. Он лежал, скорчившись, поджав колени к животу. Рядом не было никакой ноши, вообще ничего. Разложение сильно затронуло умершего, так что выражения лица было не разобрать.
— Что с ним? — Нарти говорил шёпотом, словно громкий звук мог нарушить хрупкое равновесие происходящего.
— Он умер, — произнёс Клах очевидное.
— Но кто его убил? Моховые тараканы обглодали бы скелет начисто, а других хищников здесь нет.
— Он умер сам. Его выгнали в Прорву, но он не пошел на ту сторону, а лёг в мох и умер. Умер от горя.
— Он был плохой?
— Он был такой же, как ты или я. Все мы к определённому возрасту становимся несносными мальчишками, так что матерям не остаётся ничего, кроме того, как выгнать нас из дома. Выгнать в Прорву. Некоторые изгои приходят на нашу сторону, ты знаешь, это не так трудно, но часть остаётся здесь и умирает. Их убивает сознание, что они теперь совсем одни и никому не нужны.
— А теперь мы идём просить прощения хотя бы для некоторых, которые не самые плохие?
Клах усмехнулся и положил руку на плечо Нарти.
— Идём. Тут уже близко. Лучше ты сам увидишь. А рассказывать… ты всё равно не сможешь поверить словам. Ведь недаром те, кто остался жив, почти ничего не помнят о своём детстве и совсем ничего о том, как их выгоняли. А если кто и помнит, то молчит.
Край Прорвы надвигался, обозначая себя лесистыми островками и сплошной стеной кустов. Солнце жарило по-летнему, и не верилось, что утром пал такой мороз, что в укрывище образовалась ледяная пробка. Одежда на идущих давно просохла, и даже пот высыхал быстрее, чем выступал.
