Воды натекло в самый раз, чтобы накрыть лежащие тела. Мешки пристроили у выхода, где было посуше. Нарти уже достал головеху, обмакнул её в воду, и головеха тут же засветилась неживым голубоватым светом. Клах вытащил хлеб и тонкие полоски вяленого мяса, которые тоже тащил Нарти.
— Ешь.
— Мне не хочется.
— Всё равно ешь. Это в тебе мужская дурь бунтует. Мужчины, когда через Прорву бегут, не едят ничего. А нам — надо. Меня так с души воротит, глаза бы на этот хлеб не смотрели. Но ведь ем. Иначе не дойдём: сам видишь, какая дорога.
— Я что хочу спросить, — проговорил Нарти, старательно разжёвывая жёсткие волокна мяса, — вот ты говоришь, мужчины Прорву за день перейдут. И все это знают, даже малыши. А я теперь думаю — сказки это. Мы уже два дня идём, а Прорве конца-краю не видать.
— Видать. Завтра дойдём.
— Три дня, а им надо за один. Пусть даже они налегке побегут, всё равно половина не добежит.
— И что? Лучшие добегут. А что много людей гибнет, так ещё никто не отказывался бежать через Прорву. На тот край можно ведь и окольной тропой добраться. На юге есть безопасные проходы, но там люди не ходят. Прежде, говорят, там стада гоняли, а теперь и этого нет. Конечно, некоторые гона не выдержат, но по большому счёту, если бежать через Прорву, крови получается меньше. Пусть, лучше, слабые во время гона погибнут, чем их свои убьют.
— Не понимаю! Зачем кого-то убивать?
— Ты ещё молодой. А потом увидишь, что во время гона делается, и поймёшь. А если я тебе сейчас всё расскажу, ты не поверишь. Просто не сможешь поверить, как бы ни старался. Вот скажи, ты помнишь своё детство?
Лицо Нарти скривилось.
— Немножко помню, — прошептал он. — Маму помню. Чашку молока… оно такое белое, а какое на вкус — не вспомнить.
— А как тебя выгнали и за что — помнишь?
— Н-не помню… — губы у Нарти тряслись, казалось, молодой охотник сейчас заплачет. — Наверное, я самый плохой.
— Оставь… Этак каждый будет самым плохим. О таких вещах не принято разговаривать, просто потому, что почти никто не помнит своего детства. Вспоминается кое-что по мелочам. А я так и вовсе ничего не помню.
— Тебя разве тоже выгнали?
— Тоже, Нарти, тоже. И всех остальных. Молодые парни об этом не говорят, но все мы оттуда, с того края Прорвы. Это общая боль живущих в селении.
— А теперь мы идём просить прощения за всех, чтобы нас назад приняли? А они захотят? У них же там хорошие остались, зачем им ещё плохие?
— Тут не всё так просто. Но совсем всё я тебе потом расскажу, когда назад пойдём. Я и сейчас с тобой говорю только потому, что Агик и Вал погибли, нас всего двое осталось. А на будущий год ты пойдёшь через Прорву разом с тремя новичками. Старшим пойдёшь, хотя тебе ещё самому бы пару лет поучиться. А ты за всё будешь отвечать. И главное, чтобы люди друг друга бить не стали. Мы же тут собрались самые плохие, у нас это просто, а человеческая кровь зря проливаться не должна.
