И пошёл политический процесс! — зажмурился от удовольствия Борис Абрамович. — Я выступаю, голосую…Жаль, на призывах переселения тау на нашу землю обетованную меня и повязали.
— Прошу прощения, коли что не так, — извинительно приложив ладонь к сердцу, перебил его менее опытный соплеменник. — Я же не прокурор, но что вас раз от разу тянет на глупости? Чудно же…
— Сам дивлюсь, — признался тот. — Наверное, то меня подтыкает, что я тута — не пришей к кобыле хвост. Что мне тау — до фонаря, что я — им.
— Отсутствует референтная группа, — переиначил прозвучавшее признание внимательный слушатель. — Нет значимых для вас личностей и сферы приложения сил. Потому и исчез внутренний регулятор поведения.
— Во-во! — понравилась деду последняя формулировка. — Ишь ты, а ты, Ромаха, иногда в тему базаришь. Верно, регулятора у меня нет, зато кичман на меня есть.
— То есть, тюрьма, по-нашенски говоря? — проговорил Роман, окидывая взглядом просторное и светлое помещение.
— Для VIP-клиентов, — подправил его старик. — Даже решёток на окнах нету. Но стёкла — пушкой не прошибёшь. На первом этаже — приёмный покой. На втором — мы и роботы. На третьем и четвёртом — этики противные обретаются. Ну, то ись, Бонз, Рубби, Крэк. Туда доступа окромя них и судей никому нет. Нас туда только если на допрос или на суд поведут. А тюрем у таутиканцев ващще нету, потому как нет и лишения свободы.
— Как же они преступников наказывают? — не поверил ему Загорцев.
— Они последнего уркагана лет триста назад извели, ровно таракана дустом, — зевнул Тверизовский. — У них бывают лишь эти…оступившиеся. Да и из тех один я остался — если верить Крэку. Да вот ещё ты, Ромаха, ко мне приблудился. Таутиканцы же очень послушные. Дисциплина — прежде всего! — дребезжащим металлическим голосом добавил он, явно кого-то передразнивая.
Тут Борис Абрамович многозначительно и театрально воздел палец к потолку. И они с соратником по несчастью дружно рассмеялись.
— Так нас не накажут? — воспрянул духом Роман.
— Бить не будут, — хихикнул старик. — И не посадят. И не вышлют за пределы страны. Мне они за карточки дали замечание, за Тюху — предупреждение. Сейчас, по прогнозу Крэка, объявят выговор. Попадусь в четвёртый раз — стерилизуют.
— Это как? — не сразу сообразил его земляк. — У вас же и без того, как будто, отрезали…ой…, — спохватываясь, понизил тон голоса Роман. Но по инерции закончил: — всё такое…
— Не о том думаешь, глупый мальчишка! — сердито осадил его Тверизовский. — Стерилизация — не обрезание. Она…это…Как же ево…Мать ити этот маразм! А-а-а! Удаление из сознания антитаутиканских установок. О как! Вот возьмут тебя, Ромаха, за бестолковку, и вычленят половину памяти, — мстительно захихикал старик. — Тогды, Ромка, мущинское хозяйство и тебе ни к лешему будет.
