Какое волнение, должно быть, овладело крестоносцами, когда они открыли для себя Дамаск, минареты которого возносились ввысь среди огромных садов. Оставив позади пустыни, с их горячим воздухом и раскаленным песком, пройдя оголенные, изрезанные, дикие, враждебные горные массивы Гермона, как они, должно быть, обрадовались, увидев перед собой этот рай, забытый на земле, этот знаменитый город, который, если смотреть на него с близлежащих холмов, казалось, плыл в лучах света, исходящих от него самого. Таинственный, могущественный, чувственный Дамаск символизировал Восток, его очарование, его магию, все великолепие восточных сказочных стран, которые не переставали поражать воображение. В ожидании сражений христиане мечтали о дворцах султанов, о сокровищах, хранящихся в полумраке восточных базаров, о красоте невольниц из гаремов…
Правитель Дамаска был очень удивлен тем, что на него так внезапно обрушился гнев христиан. Он мужественно оборонялся. В течение пяти дней крестоносцы тщетно пытались взломать городские ворота. Что же в точности случилось затем? Гильом Тирский уверяет нас, что сирийские бароны, то есть франкские сеньоры, обосновавшиеся в Сирии, тайно начали вести переговоры с правителем Дамаска. То же самое нам сообщает арабский историк Каланиси. Жители Дамаска предложили иерусалимскому королю снять осаду в обмен на двести тысяч золотом. Сумма была заманчивой, и король согласился заключить эту постыдную сделку, но в конечном счете его одурачили, ибо, если верить «Сирийской хронике» Абу Фараджа, спустя некоторое время он заметил, что большинство монет были фальшивыми.
Второй крестовый поход позорно провалился. Конрад, разочарованный происходящим, немедленно покинул Сирию вместе со своими рыцарями. Французский король сделал то же самое. Следствием дамасских сделок стало некоторое недоверие, возникшее между романским населением Востока и Запада. Крестоносцы даже не преминули обвинить сирийскую верхушку, владеющую землями и бенефициями, в том, что она предала общее дело. И это действительно так, поскольку неудача под Дамаском привела к настоящему кризису. После победоносного натиска христиан 1097 года, после взятия Иерусалима, мусульманами овладело совершенное уныние. Начиная с этого времени, отмечает Ибн ал-Асир, «сирийский ислам постоянно жил под угрозой нового крестового похода, жертвами которого на этот раз стали бы Алеппо и Дамаск, разделив судьбу Антиохии и Иерусалима». И вот крестоносцы снова появились в Сирии под командованием двух королей — но они ушли обратно, ослабленные, и плачевное завершение их похода губительным образом повлияло на решимость западноевропейцев поучаствовать в заморских экспедициях, а у мусульманских князей, наоборот, вызвало желание с большим усердием биться с врагами своей веры. Ибо в глазах последних военный престиж крестоносцев был серьезно подорван. Они страшились властителей Запада, но когда те пришли, то, по словам самого Гйльома Тирского, «ничего особенного не сделали. Потому они [мусульмане] обрадовались и стали думать, что не стоит слишком бояться франков. И сердца их преисполнились надежды».
