наблюдалось.
В тот момент я поняла, что Роуэн аутист. Я позвонила Руперту и все ему рассказала. Он был потрясен не меньше меня. «Я отменю свой ретрит», — сказала я. «Нет, поезжай, — сказал он. — Тебе это нужно. А мне нужно, чтобы ты была сильной и собранной, чтобы ты могла помочь мне, когда вернешься». Я проплакала два часа, всю дорогу до центра, и следующие четыре дня сидела в медитации, захлестываемая болью от понимания, что мой сын аутист. «Как это может быть?» «Неужели Роуэн от нас ускользает?» «Как мы справимся?» Я позволила себе прочувствовать весь свой страх и горе. Я подарила себе все милосердие и сострадание, на какие была способна. Если в голову закрадывалась виноватая мысль («Ну как можно горевать по Роуэну, когда я так его люблю?»), я не давала себе отдаться самоосуждению. Мое горе было очень естественным чувством, которое в таких ситуациях испытывают все родители.
Когда я вернулась из центра ретрита, нам с Рупертом пришлось привыкать к тому, что теперь наша жизнь такая. Все наши мечты об идеальном сыне (мы, конечно, полагали, что когда-нибудь он окончит вуз, как я, или станет преуспевающим писателем, как его отец) разбились. Наш мальчик оказался аутистом.
Признаюсь, что временами эти переживания заставляли меня жалеть себя — например, когда я гуляла с Роуэном в парке и смотрела на других мам, с «нормальными» детьми. Ну почему у меня не такой ребенок? Почему Роуэн не может хотя бы ответить, когда другой малыш спрашивает, как его зовут? Почему другие дети кривятся, видя, какой он странный? Я чувствовала себя отдельной, одинокой, отрезанной от мира «нормальных» семей. Во мне все кричало: «МАТЕРИНСТВО НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ТАКИМ! ЭТО НЕ ТОТ ПЛАН, КОТОРЫЙ Я СТРОИЛА! ПОЧЕМУ ИМЕННО Я?» Но, к счастью, самосострадание не дало мне зайти слишком далеко. Наблюдая, как другие дети качаются на качелях или съезжают с горки, я напоминала себе, что в большинстве семей воспитание детей сопряжено с трудностями. Это может быть не аутизм, а любая другая из огромного множества проблем: депрессия, нарушение пищевого поведения, пристрастие к наркотикам, запугивание в школе, серьезная болезнь. Я смотрела на другие семьи в парке и говорила себе, что у них, конечно же, есть свои беды и горести, а если их нет сейчас, то они когда-нибудь появятся. Вместо того чтобы причитать «бедная я», я пыталась соединиться сердцем со всеми родителями, которые в трудных обстоятельствах стараются делать все от них зависящее. Как насчет миллионов родителей в развивающихся странах, чьим детям не хватает даже еды? Конечно, я была не единственной, кому приходилось туго.
