Однажды, когда мне было около восьми, я, задавая ему какой-то вопрос, сказала «папа», а он повернулся к нам с братом и с самым серьезным видом попросил нас больше никогда не называть его папой. Он хотел, чтобы мы звали его новым именем, «брат Дионис», потому что «по большому счету все мы просто братья и сестры — дети Божьи». До этого момента я еще цеплялась за наши отношения отца и дочери, пусть непрочные и эпизодические, но теперь его отказ от отцовской роли, по-видимому, стал окончательным. Отец действительно меня покинул как в физическом, так и в эмоциональном смысле. У меня словно почва ушла из-под ног, но плакать было нельзя. Нельзя было вообще никак реагировать. Иначе я рисковала порвать ту тонкую ниточку, которая могла еще связывать нас. По причине этого на протяжении двадцати лет я — в тех редких случаях, когда он все-таки бывал рядом, — оказывалась в неловкой ситуации, не зная, как к нему обращаться. Я не могла заставить себя называть его этим нелепым хипповским именем, поэтому не называла его никак. «Хм, э-э, м-м, прости, не мог бы ты передать мне соль?» Не стоит и говорить, что это отторжение оставило глубокие шрамы на моей психике.
Видели бы вы мальчиков, которых я выбирала на роль бойфрендов в средней школе. Хотя я была круглой отличницей в сильнейших классах, привлекательной и дружелюбной, мне в основном нравились только те ребята, которым не нравилась я. Меня тянуло к парням, которые были совсем не такими незаурядными, как я, а их отношение ко мне было сомнительным. Я не имела ни малейшего представления о своей значимости и ценности и на каком-то уровне пыталась вернуть себе отношения с отцом — бессознательно надеясь, что сумею волшебным образом превратить опыт отторжения в опыт принятия. Почти каждый из моих бойфрендов в конце концов меня отвергал, что в то время меня удивляло, но сейчас, с учетом моих знаний, представляется логичным. Я просто воссоздавала ситуации, подтверждавшие мое самоощущение — нелюбимой девочки, которую всегда можно бросить.
Насколько далеко это может зайти?
Несмотря на то что ощущение незащищенности заставляло меня принимать неправильные решения и, разумеется, делало меня несчастной, в моем случае все было не так уж экстремально. К сожалению, самоосуждение может наносить гораздо, гораздо больший вред. Ощущение неадекватности и неполноценности приводит к тому, что человек вредит себе — например, употребляет наркотики и злоупотребляет алкоголем, умышленно неосторожен за рулем, наносит себе порезы, — пытаясь тем самым облечь душевную боль во внешнюю форму, чтобы облегчить ее
