– Ты все еще в Бет Кехилла? – спросил Эйб. Они с женой были членами Родеф Шалом, консервативной синагоги на Атлантик-авеню.
Джозеф кивнул.
– Мы позвоним ребе Леви и дадим ему знать. Он приведет Хевра Каддиша[2]. Полагаю, вы хотите провести техора[3].
Бабушка Эстер была членом Хевра Каддиша в Висбадене, а мать – в Филадельфии. И все же Эстер передергивало от мысли, что едва знакомые ей женщины станут касаться прекрасного тела ее дочери, будут смывать соленую воду и песок, что налипли на ее руки и ноги. Руки Флоренс несли ее сквозь океан, но задолго до этого они помогали ей ползать по кухонному полу. Они были мягкими, в ямочках и пахли детским мылом и тальком. Эстер была единственной, кто когда-либо ее купал.
– Хотите, чтобы я прочел Видуй[4]? – осведомился Эйб.
– За что ей просить искупления? – резким голосом спросила Эстер. – Ей двадцать. Моей девочке всего двадцать.
– Эстер, – тихим, сдавленным голосом произнес Джозеф. Эйбу он сказал: – Пожалуйста.
Эйб начал читать, и Эстер заревела прямо в мокрый шелк купального костюма Флоренс. Ей представилось, как буквы иврита плывут по воздуху и сплетаются вместе, окутывая Флоренс невидимым покрывалом и охраняя ее. Когда Эйб приступил к Шма[5], Джозеф присоединился к нему.
– Шма Исраэль Адонай Элоэйну Адонай эхад. Слушай, Израиль: Господь – Бог наш, Господь один. Как много раз Эстер слышала эту молитву? Тысячу? Больше? Задумывалась ли когда-либо о ее значении? Джозеф был ближе к старым традициям, Джозеф вырос в маленьком штетле в Лаккенбахе, где возможностей недоставало, а еврейских законов водилось в избытке.
Женщин не обязывали читать Шма, но через некоторое время Эстер тоже начала сквозь слезы бормотать слова. Возможно, что произнося молитву на этом пляже в этот день, Эстер сможет защитить дочь от неизвестности, которую не может видеть и даже представить. Она прошептала:
– Адонай элоэйхэм. Адонай элоэйхэм. Господь – Бог ваш.
* * *
Пока женщины Хевра Каддиша проводили ритуал техора, омывая тело Флоренс и одевая его в тахрихим[6], который принесли по случаю, Эстер и Джозеф сидели на диване в передней Похоронного дома Рота и беседовали с ребе Леви.
Ребе, которого конгрегация наняла пять лет назад, едва ли был достойным. Он походил на раввина своей седеющей бородой и очками на самом кончике носа, но по мнению Эстер, его более волновала успешность денежных сборов конгрегации, нежели духовность ее членов.
Ребе Леви предложил найти Флоренс шомера
