Мне было тяжело дышать – все еще действовал дым сомы. Я боялся свалиться без чувств в самый неподходящий момент. Исполину тоже приходилось тяжело: в дурманящем воздухе он совершенно одурел и с трудом вращал глазами. Мы оба снизили темп.
Вождь встряхнул рогатой головой, и в его взгляде вновь появилось осмысленное выражение. Он двинулся ко мне. Я ждал, пока он замахнется, чтобы ударить, – это давало мне возможность нырнуть ему под руку, угадать направление удара и увернуться, в общем, так или иначе спастись от гибели. Однако он изменил тактику. Зверочеловек держал колотушку наперевес и просто шагал вперед, все больше оттесняя меня в угол.
Он ждал, когда у меня сдадут нервы и я брошусь в сторону. Тогда он ударит на опережение и обязательно попадет. Не может не попасть. Собственно говоря, он перенял мою схему защиты с точностью до наоборот.
Это было совсем уж опасно. Возможности маневра значительно сократились из-за кучи дров, завалившей теперь почти весь проход. Драться бесполезно, отступать дальше некуда. Что же предпринять?
Истошно завопив, я швырнул дубинку ему в область паха, и, пока он справлялся с возникшими проблемами, мне удалось проскочить мимо и удалиться от него шага на три. Но его замешательство длилось недолго. Он быстро догнал меня и занес молот для удара. Мне нужно было увернуться, но передо мной возник чан с похлебкой, пузырящейся на слабых язычках огня, и я, воспользовавшись невесть откуда взявшейся прыгучестью, машинально перемахнул через него. Приземлился я на одно из повсюду разбросанных поленьев и, совершив в воздухе нелепый пируэт, грохнулся спиной на камень. Вождь каннибалов удовлетворенно причмокнул и, хрипло бормоча, потряс своим молотом, демонстрируя, как он собирается со мной покончить. В его маленьких глазках сверкнуло умиротворение.
Тогда я, поддавшись неосознанному рефлексу, пяткой пнул чан с кипящими остатками похлебки и закрыл руками голову. Как ни странно, вместо молниеносной боли я ощутил лишь брызги кипятка да услышал рев моего врага.
Я поднялся на ноги и обнаружил зверочеловека корчащимся в луже жирной смеси. Ему было очень больно.
В порыве ярости я схватил чан за ручки и обрушил его на голову исполина вместе с остатками содержимого. Не глядя на результат, я метнулся к выходу из этого ада, на ходу срывая одежду, чтобы дать испекшемуся телу больше прохладного воздуха.
Царство асимметричных форм долго не хотело отпускать меня, но наконец лес вокруг перестал вращаться, звезды и облака заняли на небе свои места, и бешеное сердцебиение успокоилось. Пока я отдыхал, Саня успел поджарить вырезку – то есть обуглил мясо сверху и слегка прокоптил, оставив внутри сырым. Меня била дрожь, и я ел это мясо трясущимися руками, едва не роняя на землю. Саня в сравнении со мной выглядел неплохо, но его, признаться честно, последнее происшествие не так уж сильно и затронуло. Таня оставалась по-прежнему невозмутимой, так и не придя в себя. Ее вырвало, дышать она стала ровнее и теперь только слегка постанывала. Беспамятство, похоже, перешло в обычный сон.
