На деле же все обстояло гораздо серьезнее. Татьяна Алексеевна работала в НКИДе. Распространялась директива, согласно которой в особых случаях семьи сдавшихся в плен солдат предлагалось не только ссылать в лагеря на пятнадцать лет, но и расстреливать. То был ее случай.
— Надеюсь, вы не забыли, какие документы бывали в моих руках и где я родилась…
Ловушка. В одно мгновение жизнь перевернулась с ног на голову. Западня, прекрасно выстроенный судьбой капкан. Алексей оказался в плену… Ее муж стал врагом народа, и, значит, врагом народа тотчас стала она.
«Надо идти! Немедленно нужно бежать на работу!» — вставая со скамейки, повторяла Татьяна Алексеевна. Возвращаясь в НКИД, она думала, что должна действовать. Поразительно, с какой скоростью может работать голова. Миллион комбинаций в секунду. Мгновенное осознание. Несмотря на туман, что затапливал глаза, мозг ее работал блестяще. Словно самый лучший на свете шахматист, она просчитывала всевозможные комбинации…
— Не подумайте, что я сейчас хочу оправдаться. Нет! Все, что на мне лежит, я знаю. Интересно другое. Удивительно, как быстро, в миг буквально, может схлопнуться совесть. Пшик! Расчеловечивание происходит в доли секунды…
Сколько раз во время застолий, после бокала-другого, мы спорили с друзьями о тех или иных шагах?
«Нет, этого я никогда не сделаю! Нет, даже под страхом смерти я так не поступлю! Предать? Вы что! Оклеветать? Никогда! У всего же есть границы! А как же мораль? А как же честь? Вы слышали, что тот-то и тот-то написали донос? Написала бы донос я? О, нет! Конечно никогда! Оболгать другого? Ерунда! Я не сделала бы этого даже под пыткой. А если бы от этого зависела жизнь моих детей? Ничто бы не заставило меня перестать быть человеком!»
Как бы не так! На деле все оказалось гораздо сложнее… Если человек в чем-то по-настоящему и преуспел, так только в умении договариваться с самим собой…
Поднимаясь по ступенькам, будто трясущимся молоточком, она стучала указательным пальцем по зубам:
«Думай, думай, думай… Обращение Красного Креста напечатано на французском. Фамилии военнопленных записаны латинскими буквами. Если кто-нибудь из наших прочтет этот список… Если кто-нибудь заметит, сопоставит и поймет, что в нем мой муж… Впрочем, все это маловероятно. Наши этим заниматься не станут. Дел и так невпроворот. Кого могут заинтересовать эти фамилии? Почти три тысячи человек! Кто станет все это читать? Наши девочки? Но у них вроде бы на фронте никого нет. Только у Ленки, кажется, был муж, но он погиб уже в начале осени. Значит, с нашими все понятно… Так, главное, не беспокоиться… Спокойно, спокойно, идем дальше… Значит, наши не заметят, наши, скорее всего, все пропустят, но вот НКВД… Совсем другое дело НКВД… Сейчас я переведу документ и отдам его Подцеробу. Через несколько дней списки военнопленных уйдут в НКВД, а вот эти товарищи ждать не станут, сразу же возьмутся за дело. Идти на фронт они не собираются — у них своя священная война. Чем больше посадят, тем выше будет похвала. Думаю, в НКВД пойдет только переведенный список. Что, если сделать опечатку? Что, если изменить всего один слог в фамилии? Сопоставлять списки точно никто не будет. Если поменять всего одну букву в инициалах — искать станут другого человека… Только какой слог можно поменять в фамилии Павков? Черт, Лешка, ну и фамилия у тебя! Нет, слог менять нельзя! К тому же, если они не найдут человека или поймут, что что-то не сходится, — сделают повторный запрос, потребуют предоставить оригинал, и тогда все тотчас вскроется. Интересно, обязаны ли мы предоставлять им оригиналы? Кто может знать? У кого бы спросить? Нет, нет, спрашивать об этом, безусловно, нельзя! Быть может, лучше вовсе вычеркнуть Лешу? Но тогда не совпадет количество военнопленных. С одной стороны, в НКВД об этом не узнают и будут искать на одну родственницу меньше, с другой — сопоставить количество солдат могут только здесь, у нас…»
