Ее опасения усилились в середине октября. Писем от Алексея больше не было, а после просочившихся слухов вдруг побежала Москва.
Четыре страшных дня. Когда столица узнала, что фашисты совсем близко, люди натурально сошли с ума. Инстинкт самосохранения как он есть. Впервые в истории закрыли метро. Это, кажется, стало последней каплей. Страна флюгеров. Граждане, которые за годы вранья научились точно считывать всякий намек, поняли, что дан сигнал. Опустела Старая площадь, пропали деньги. Самые важные здания златоглавой готовились к заминированию. Татьяна Алексеевна сидела в кабинете, когда какой-то парень ходил вокруг ее стола, раздумывая, в каком месте лучше заложить взрывчатку. Вместе с другими наркоматами НКИД решили перевести в Куйбышев, однако секретариату, подчинявшемуся Молотову, надлежало остаться в Москве.
«Что с нами будет?»
«Все будет хорошо, не беспокойся! Говорят, Жуков пообещал, что отстоим!»
«Точно отстоим?»
«Отстоим!»
Четыре дня, в отличие от нее, Москва не верила никаким заверениям. Люди бежали на машинах и повозках. Увидев всякий ползущий грузовик, мужчины пытались подсадить в кузов своих жен и детей. Оккупировавшие машины граждане отбивались чемоданами и мешками. Дружба дружбой, октябрь октябрем, но когда речь заходила о спонтанной эвакуации, обезумевшие люди обходились без сантиментов.
«Убери руки, сволота! Отойди! Убью, убью, сука!»
Долгие годы Партия рассказывала, что в Советском Союзе нет привилегированных. Иностранные писатели и философы, которых старательно ангажировал отец Татьяны Алексеевны, десятилетиями передавали эту информацию на Запад, однако в октябре 41-го сомнений не осталось — из столицы бежали преимущественно особенные. Прознав об этом, обыкновенные перекрывали выезды из Москвы. Выйдя на дорогу, обозленные мужики бросались на всякий покидающий город автомобиль и, отобрав у зажиточных деньги, хорошенько избив бегущих, пускали машины в кювет. В Москве громили витрины, и, опасаясь врага, верные сталинисты сжигали документы. Лучшие слуги вождя требовали предоставить им отдельные вагоны для вывоза ваз, диванов и картин…
— Я уже сказала вам, что получила от мужа всего два письма. Затем связь прекратилась. Сперва я не волновалась — перебои бывали даже у нас, в НКИДе. Я старалась быть сильной. Мой муж был на войне, и, значит, я должна была соответствовать любимому. Всем было тяжело, но мы привыкали, мы привыкали, потому что трагедия становилась нормой.
