— Вот за нее и предлагаю выпить, — сказала Варвара.
— Сначала я договорю, чтобы со всем этим покончить, — возразил ей Авель. — Итак, искать Кравца не надо, — чего его искать? Он живет в Броварах, и его адрес не секрет… Но вот какое дело. Ганна попросила у меня, чтобы я попросил у тебя, чтобы ты на него не заявлял. Она даже готова взять у меня взаймы любую сумму, на которую, допустим, ты согласен, чтобы отдать ее тебе в качестве отступного — в счет ее зарплаты. То есть она готова ради этого даже работать у меня бесплатно.
— Зачем — бесплатно? — испугался я. — Не нужно ей давать взаймы. Я заявлять не собираюсь… Я, правда, не пойму: с чего она, так все сама запутав, теперь о нем печется?
— И я не слишком это понимаю, — признался Авель.
— Кто бы сомневался, — заметила Варвара, первой подняла свой стакан, и мы выпили.
Было решено отправить меня в Киев на рентген не раньше, чем моя физиономия обретет терпимый вид — если, конечно, боли в спине и боку не усилятся и не поторопят… Боль не усиливалась, но и не отпускала. По прошествии недели я, полюбовавшись собой в зеркале, постановил, что мне достаточно щепотки дамской пудры, чтобы скрыть синяк на подбородке — а значит, пришло время вывезти меня в люди. Авель связался со знакомым терапевтом, и Владик доставил меня в Киев, в большую поликлинику на Красноармейской улице, которую собрались переименовать в Большую Васильковскую. Со мной была приемлемая сумма гривен, но терапевт Белоцерковский отказался ее взять.
— Я все же иностранец, — напомнил осторожно я, снимая рубашку.
— Давно в Киеве? — спросил Белоцерковский, прикладывая к моей груди прохладный стетоскоп, и я ответил:
— Больше двух лет.
— Мы лечим всех; дышите, — сказал он, обшаривая стетоскопом кожу на моей груди, ненадолго замирая и вслушиваясь. — Мы лечим иностранцев, украинцев, евреев, русских, инопланетян; так, не дышите… Мы лечим коммунистов, онанистов, трансвеститов, содомитов; глубоко дышите… Православных и бесславных, алкоголиков, католиков; так, теперь подольше не дышите, сколько сможете… Уф! Мы лечим умных, глупых, злобных, добрых, друзей Авеля, врагов Авеля и даже Авеля, мы лечим всех. Потому что мы на это заточены. А кто есть кто — мы об этом думать не обязаны. Нам о себе-то некогда подумать.
Белоцерковский сел за свой рабочий стол и молча принялся разглядывать мои рентгеновские снимки, потом бегло прочел комментарии к ним рентгенолога…
— Да, не обязаны… — продолжил он. — Вот вы, к примеру, глупый или умный? — я даже не хочу об этом думать и боюсь судить. Зачем вы ждали целую неделю, прежде чем ко мне явиться?
