— Такко не станет врать, — возразил Верен. — Мы с ним как братья, и каждый верит другому, как самому себе!
— Это делает тебе честь, — кивнул Ардерик. — Но не ему. Полбеды, что он врёт мне, но он и тебе не сказал всей правды. Явно заплатили ему не только за лук. И также ясно, что, исходи он с обозами хоть всю Империю, не заработал бы на лошадь и новый доспех. К тому же я не спешу полагаться на человека, который оставил родной дом, будучи у отца единственным сыном, и за пять лет не удосужился отправить ни одной вести о себе. Нельзя ждать верности от того, кто так исполняет долг перед родителями.
— Отец дурно обращался с ним! Такко было от чего бежать!
— Полагаю, он того заслуживал. И как бы не вышло, что ему и в этот раз было от чего бежать, раз он проделал такой путь на северный край мира совсем один.
Верен не нашёлся с ответом, и сотник ободряюще похлопал его по плечу.
— Я не тороплюсь обвинять человека, которого вижу впервые и о котором слышал столько хорошего от тебя. Я приму его в войско и буду относиться, как к своему. Но доверять ему не стану, пока не узнаю, как было дело.
Такко, добравшись до каморки Верена, с наслаждением стянул тёплую рубаху и повалился на лежанку, устланную толстыми одеялами. Тело, хоть и привычное к седлу, ныло от долгой дороги, а после целого дня на холоде клонило в сон. Прежде чем лечь, он заставил себя закрыть оконце, которое приоткрыл для света, и невольно упёрся взглядом в башню замка. Из одного из верхних окон на него смотрело бледное лицо. Миг — и оно причудливо расплылось длинными белыми мазками.
Чайка, сидевшая на подоконнике, расправила крылья и переместилась выше, разрушив иллюзию. Такко плотно закрыл окошко и закутался в одеяла. Это всё долгая дорога, холод и снег, от которого рябит в глазах. Завтра он будет упражняться с арбалетом и мечом, и на то, чтобы видеть морок, не останется сил. Лишь бы никто не спросил, кто учил его отбивать удары с левой руки.
— Я жду, что из замка не забудут прислать вина и эля! — заявил Ардерик за ужином. — Будем пить сразу за Перелом и нашу стену!
До Зимнего Перелома оставалось чуть больше недели. За прошедший месяц воины окончательно обжились на пустоши. Все силы бросили на постройку стены, и было похоже, что к празднику её успеют закончить.
— Не годится хвалить крепость до первого боя, — негромко заметил кто-то из местных. Сотник если и услышал, то виду не подал и, высоко подняв рог, залпом осушил. Десятка полтора его людей лежали с лихорадкой, ещё треть переносила недуг на ногах, а запасы лечебных трав таяли на глазах. Со стороны гор всё чаще тянуло ледяной стужей, с запада дул сырой промозглый ветер. Припасы, присланные Элеонорой, почти вышли, местные берегли еду и отказывались торговать, а главное — охота стала хуже: в преддверии холодов олени уходили на юг. Безжалостная северная зима стояла на пороге, и сотник знал, что гордые слова порой помогают там, где бессильно всё остальное.
