Часть первая.
Глава 1. Какая музыка нужна ребенку?
Когда я представляю себе первоклассника и вижу его полные счастливого ожидания глаза, в которых спрятана тревога: «А вдруг у меня что-нибудь не получится?» — тогда я думаю о том, что урок музыки — это оазис в современной школе. Конечно, только в той, где с ним еще не расправились одним росчерком пера, заменив более «полезной» информатикой или иностранным языком. Вернее сказать, он может быть тем чудесным оазисом, встречи с которым дети ждут, чтобы ощутить радость и удовольствие от увлекательной игры звуками. Здесь они могут и должны быть естественными, такими, какие есть. Эго их детское счастье. Мне могут возразить привычно, что школа — не место для счастья. Возможно, и так, но урок музыки именно для этого и предназначен!
Очень грустно видеть скучающих за партами малышей и слышать их отчужденное бормотание по поводу трех китов и иже с ними трех музыкальных жанров. Жалко и педагогов, вынужденных из года в год повторять одни и те же слова, кем-то сочиненные для них на веки веков. Одно только последнее обстоятельство может довести до полного отчаяния, когда начинаешь ненавидеть то, что преподаешь! Удивляет в этой ситуации настойчивое стремление идти наперекор детской природе, их интересам и потребностям. Ну нет у 6—9-летних детей желания, интереса говорить и писать (!) о музыке. А главное — зачем? Разве музыка существует для того, чтобы о ней кто-то что-то сказал? В какую бы словесную форму ее ни втиснули, она существует независимо, сама по себе и радует тех, кто с ней соприкасается. Кому нужны эти бессмысленные упражнения в перестановке слов на уроке музыки в начальной школе?
Профессор Московской консерватории, музыковед Е.В. Назайкинский, в одном из своих публичных выступлений напомнил слова Р. Шумана: «Лучший способ говорить о музыке — молчать о ней». Они были адресованы профессионалам. За их парадоксальностью кроется глубокая тревога и ответственность не только за то, что и как напишут музыковеды о музыке, но и стремление объяснить педагогам, что музыка не сводится к горстке слов о ней. Язык человеческих эмоций, на котором разговаривает музыка, поддается переводу на вербальный с колоссальным трудом. Этим счастливым редким даром обладают немногие.
Зачем же заставлять детей делать то, что не всегда по силам и профессионалам? Перья пишущих застывают в немом оцепенении, когда хочется запечатлеть на бумаге чувства, вызванные музыкой. Непринужденная речь становится сбивчивой и невразумительной, стоит лишь приблизиться к сокровенному — собственным чувствам. Может быть, личное должно оставаться личным, и незачем принуждать говорить о нем детей публично? Не лучше ли действительно помолчать о музыке?
