Настоат | страница 133
Разум же Вассермелона – вернемся к нашим баранам! – подобен пыльному, гнилому чердаку с затхлым, пропитанным плесенью воздухом, и на чердаке том в беспорядке раскиданы мириады, квадриллионы тонн никому не нужного мусора. Архитектора здесь отродясь не бывало и, видимо, никогда боле не будет. Я даже подозреваю, что Вассермелон сам, подобно множеству иных несчастных созданий, сделал все возможное, чтобы убить в себе архитектора… Печально. Впрочем, стоит простить бедолагам неуважение к собственному разуму; простить, ибо не ведают они, что творят, изничтожая в себе архитектора.
Переведя дух, доктор торжественно умолкает. Довольная улыбка сияет на его усталом, слегка опухшем лице. Пожалуй, сейчас самое время порадовать старика.
– Энлилль, вы правы! Это прекрасно! Превосходная речь… Удивительно только слышать ее от вас – самого иррационального существа во Вселенной. Не вы ли говорили мне о цикличности мироздания, бесконечном повторении, всеобщей одухотворенности материи и тому подобных вещах? И как все эти конструкты умещаются у вас в голове?
Черт, не сумел удержаться от критики! Надеюсь, доктор на меня не в обиде…
– Ну что вы, молодой человек, какие обиды! – ни с того ни с сего восклицает Энлилль. Забавное совпадение. – Знаете, в чем ваша ошибка? Вы опрометчиво разделяете разум и интуицию, веру и дискурс, слово и речь, меж тем как на самом деле они являются одним целым. Глупо полагать, что строгая логика ученого не совместима с бредом шизофреника или религиозным исступлением флагелланта. Одно дополняет другое; одно немыслимо без другого, как текст без контекста, а потому никаких очевидных противоречий и расхождений между разумом, верой, чувством и интуицией попросту не существует. Все едино во мне, ибо человек объединяет в себе противоположности. Как говорил демиург, «человек – это синтез бесконечного и конечного, временного и вечного, свободы и необходимости». Точнее не скажешь!
Вот и вся незадача: проблема не в окружающем мире, а в нашем его восприятии, в терминах и определениях, властно и ультимативно зажавших нас в своих тесных рамках, словно в ежовых рукавицах… В конечном счете, молодой человек, все упирается в Слово – с него некогда начался мир; с него же начинается и человеческий разум.
В задумчивости я выкладываю из осколков льда слово «вечность».
– Интересно… Энлилль, я не в первый раз слышу от вас, что началом всего было Слово. Возможно, и так. Но почему бы тогда не предположить, что им же все и закончится? А значит, Слово – это предел, за границами которого есть нечто – и это нечто принципиально недоступно ни вашему, ни моему восприятию. Но давайте рискнем! Любопытство и любознательность извечно толкают нас дальше – и действительно, что мешает нам дерзновенно пересечь этот предел, отказавшись от идеи имманентной незыблемости и непобедимости Слова?