Февронья Васильевна отложила пяльцы с вышивкой, встала и подошла к сыну. И Коля впервые заметил, что мать ниже его ростом, лицо ее в тонких морщинках, бледное, с глубоко запавшими глазами. Год назад умер отец, и мать сразу как-то сдала, поблекла, словно потеряв интерес к жизни. Смерть отца была неожиданной, и опомниться они после этого никак не могли…
— Что еще за квартирант, откуда? — ломким, неустоявшимся голосом обиженно спросил Коля. — Нам что… скучно одним?
Февронья Васильевна виновато улыбнулась:
— Да ты не беспокойся, он хороший человек. Очень хороший. Студент из Петербурга. Учителем, говорит, будет работать… Он тебе тоже понравится.
— Нет, — резко сказал Коля, — мне он совершенно безразличен… Хотя, если ты хочешь, пусть, живет.
Однако сказал Коля неправду. Петербургский студент не шел у него из головы. Коля ждал его с нетерпением, хотел увидеть, познакомиться, поговорить. И уже начал беспокоиться: а вдруг раздумал студент, нашел себе другую квартиру? Коля хватался то за одно, то за другое, но все валилось из рук. Ожидание становилось невыносимым… Придет, не придет? Он уже нарисовал себе в воображении этого человека — подтянутого и строгого. «Наверное, образован и умен, — подумал Коля, — не в пример нашим учителям, таким, как Фунт или Кокос…»
Наконец, когда, казалось, терпение иссякло, квартирант явился. Они столкнулись в коридоре, и Коля замер, удивленно и жадно разглядывая квартиранта: он оказался высокого роста, но отнюдь не выглядел богатырем, был сутуловат несколько, худощав и узкоплеч; серые глаза остро-насмешливо смотрели из-под очков, слегка вьющиеся темные, почти черные волосы падали на гладкий большой лоб, аккуратная бородка довершала облик этого, казалось, необыкновенного человека. Он был красив и молод. И глаза его светились умом, проницательностью. И темно-серый плащ, сидевший на нем ловко, и яркой расцветки, оригинальное кашне, небрежно перекинутое одним концом через плечо, и массивная трость, висевшая на сгибе левой руки, и ароматно дымящаяся трубка в правой руке, с маленьким изящным чубуком, и даже то, как он держался, петербургский студент, независимо и просто, как иронично и умно смотрел из-под круглых очков — все, буквально все изобличало в нем человека тонкого, незаурядного, большого.
— А-а, — весело, но с тою мерою сдержанности, которая отличает людей тактичных и общительных одновременно, сказал он, улыбаясь, — должно быть, ты и есть тот самый гимназист, о котором кое-что мне уже известно? — И подал руку. — Щукин. Надеюсь, мы станем друзьями.
