— Ну давай! Отрывайся! — закричал я.
Схватив обеими руками горячий изгибистый змеевик, я начал дергать его на себя — это равносильно тому, что перегрызть зубами кусок стального листа. Ладони начали нагреваться, и я отпустил змеевик. Затем я опустил голову вниз, и меня чуть не ударил инфаркт: я сидел в инвалидном кресле, кресло стояло на бетонном полу. Правая моя нога была полностью перебинтована, а левой голени не было, она была ампутирована, и ляжка до коленной чашечки была так же тщательно забинтована бинтом. Я посмотрел направо и увидал там огромные бетонные стены, вдоль стены тянулись трубы, на левой стене, где был прикован я, тянулась одна труба, и рядом в двух метрах от меня была куча хлама: несколько грядных эмалированных ведер, около пяти разломанных досок, пять пакетов из-под мусора, два черенка от лопаты, застывшие куски бетона, небольшая кучка мокрого песка и одна бутылка из-под вина. Бетонный потолок подпирали монолитно-армированные сваи, они располагались по периметру, и под потолком я увидал торчащий кусок арматуры у каждой из них. Люстра была самодельной из дерева, и она состояла из пяти ярких лампочек (каждая лампочка была, наверно, на сто ватт), и, самое главное, я увидел перед собой распятое тело Фехтовальского Виктора Константиновича. Его руки были закованы в кандалы и подняты вверх. От кандалов шли огромные цепи, и замыкались цепи на дужках на потолке. Ноги были также растопырены в разные стороны. Он стоял на холодном бетонном полу, и к щиколоткам были пристегнуты кандалы, от ножных кандалов цепь уходила под бетонный пол. Увидев все это, мой мозг на несколько минут атрофировался.
— Володя, что здесь приходит? — хрипящим голосом спросил он.
Я очнулся от транса, в котором был, и взглянул на него.
— Муравьева мстит за свою дочь, — ответил я.
Он дернул руки на себя, цепь начала звенеть, он состроил гримасу гнева и хотел совать цепь, но это было бесполезно.
— Да я, — закричал он, — сотру ее в порошок! Посажу пожизненно, где она?
Он срывался на крик, а я опустил голову и уже, можно сказать смирился с тем, что я стал овощем.
— Почему она все это творит? — продолжал он, но уже сбавив тон.
— Потому что вы вынесли неправильный вердикт, и я оказался на свободе, а она хотела, чтобы я гнил в какой-нибудь дыре, — резко ответил я.
В этот момент дверь стальная заскрипела. Петли, наверно, не смазывались лет сто, мои уши дрогнули от этого скрипа. Затем дверь закрылась, и по ступенькам начала идти она. На каждой ступеньке она шаркала ногами. Мне казалась, что она что-то несет тяжелое. И вот появилась она в черном кожаном плаще, ее лица видно не было, лицо закрывал капюшон, в ее правой руке была бензопила. Она прошла и остановилась в центре.
