«Ну и ладно, пусть себе гадят. Маленькая стая прелестных засранцев – потомков достославного Герберта Джи, который во время оно заклевал насмерть всех своих соперников и утвердился в роли патриарха. Был всем петухам петух! – с грустью припоминал его отец Хэнди. – Ныне Герберт Джи покоится в саду, где плоть его дожирают червяки да жуки. Жуки-мутанты. Жирные, как не знаю что».
Священник на дух не переносил этих жуков – поразвелось тварей! Вон их сколько – и таких разных – прет отовсюду… Так что он души не чаял в любых жукоедах и всем сердцем любил своих пернатых друзей. Птиц, смешно сказать, любил, а вот людей…
Но люди иногда являлись. Неизменно – во вторник, в день церковного праздника, установленного (сознательно, нарочито) взамен устаревшего христианского воскресенья.
Отец Хэнди, находясь внутри здания, в жилой пристройке, нутром чувствовал, как на заднем дворе Тибор распрягает свою голштинку. Затем инвалидная коляска своим ходом, благодаря электромотору, катит в церковь – по специально сооруженному деревянному настилу. А сейчас калека, порыгивая, берет себя в руки – экие злые шутки играет язык, когда говоришь о калеке! – иначе говоря, собирается с духом, готовясь продолжить прерванную вчера на закате работу.
Отец Хэнди обратился к своей супруге Или:
– Будь добра, позаботься о горячем кофе для него.
– Хорошо, – ответила та.
Смирная пигалица, сухонькая и морщинистая. Не без брезгливости он наблюдал за движениями ее бессочного, дряблого тела, покуда она покорно доставала чашку и блюдце, – без любви делает, без тепла в душе, верная служанка своего мужа – и не более чем служанка.
– Доброе утречко! – весело крикнул Тибор.
Это в нем чуть ли не профессиональное – быть всегда веселым, даром что на душе кошки скребут и подташнивает от тоски.
– Черный, – сказал отец Хэнди. – Горячий. Уже готов.
Он посторонился, чтобы громоздкая тележка проехала по коридорчику в церковную кухню.
– Утро доброе, миссис Хэнди! – сказал Тибор.
Не оглядываясь – не любила она глядеть на калеку, Или Хэнди прошуршала:
– Доброе утро, Тибор. Мир тебе, и да пребудет с тобой Дух Святой.
– Мир или мор? – спросил Тибор, подмигивая отцу Хэнди.
Ответа не последовало – смирная пигалица прилежно хлопотала по хозяйству.
«Какие только формы не принимает ненависть, – думал отец Хэнди, глядя, как жена берет молоко с холода. – Сколько бывает оттенков и оттеночков в скрытом недружелюбии!»
Сам он любил ненависть откровенную – ее легко выплеснуть, извергнуть… А чтобы вот так – только через отсутствие ласки, через официальный тон…
