В двух словах оккультная дама поведала Алекову историю мироздания, записанную женой некоего протестантского пастора, уникальным медиумом, под диктовку самого дьявола Ардора, Иисуса Христа, оказавшегося его братом, и других участников бытийной мелодрамы. В знак особого доверия Алекову была обещана на прочтение и сама Книга, призванная заложить основы новой всемирной религии.
«Где я? — лихорадочно соображал Алеков. — Собачья оппозиция, бумаги в защиту таких-то, всемирная религия… Где я живу? Где они живут? Бегают по коридорам, разгуливают с бульдогами — и все вслух! И меня не тянут за недоносительство! Значит — правда! Все эти торжественные обещания — правда! Один я все за решеткой, все вздохнуть боюсь. А кругом жизнь!»
— Жизнь! — закричал Алеков опешившей даме. — Время жить вслух! Я всегда об этом думал — всемирная религия, мировой парламент, выборное самоуправление, эсперанто — и ни бюстов, ни страха, ни борьбы за мир! Люблю папу! Время жить!»
Расцеловав недоуменную, но заметно подтаявшую даму, Алеков в сопровождении Альмы помчался снимать с окна сводную решетку.
* * *
Никто не знал о рождении и смерти белого щенка Альмы, да и сам Алеков основательно забыл о нем. После работы собирались на преферанс у Федора Грибова, и сухарь Китаев выигрывал у Алекова то, что проиграл на нем пивом. Алеков радовался проигрышу и развивал мысли о мировом парламентарном правительстве.
Смирилась с потерей белого щенка и Альма, она не делила детей по цвету и отдалась заботе о трех оставшихся. Алеков, уже решившийся и сделавший шаг, твердо обещал щенков собачьей оппозиции. Вечерами он возился со щенками и сравнивал их с иллюстрацией из «Огонька». С каждым днем щенята все больше походили на колли, и сознание ужасного обмана перестало тяготить Алекова.
Иногда приходила в гости секретарша Лидочка и тоже играла со щенками, повизгивая от избытка чувств. Алеков откупоривал пузатую бутылку болгарского коньяка, и Лидочка садилась за стол, становясь все более подвижной и оживленной предстоящей близостью. На скатерти белого пластика лежали ее подрагивающие сильные пальцы машинистки. Телевизор пел о любви на языке борющегося Мозамбика.
Чем ближе подходила ночь, тем неувереннее и громче смеялась Лидочка. Смех этот тревожил Алекова, что-то напрягалось внутри него, так что и коньяк не помогал. Тогда Алеков раскрывал оккультную Книгу и вычитывал Лидочке, любившей все таинственное, наиболее забавные страницы.
