Конечно, сложно поставить рядом романтического реакционера Леонтьева и умеренных консерваторов, пассивно принимающих любые социальные и политические обстоятельства в качестве данности. Однако сама по себе позиция эстетического созерцания настоящего как прекрасного в своей завершённости предполагает ценностный релятивизм и политический поссибилизм как единственную альтернативу полному само-исключению из публичной жизни. Слепота к содержанию политики ради замедления движения любой ценой оказывается неизбежным следствием романтической охваченности настоящим>[44].
Пассивность против действия, решение против принятия верности обстоятельствам, эстетика против политики – этими оппозициями определяется противостояние внутри консервативной традиции, проходящее через большую часть её истории.
Консерватизм решения против пассивного консерватизма
Итак, пассивный консерватизм представляет всякое реально существующее государство не результатом сознательного проекта, не произведением разума, но произведением искусства, в котором консерватор обнаруживает объект вдохновения. Скепсис в отношении просвещенческого Разума, таким образом, оборачивался подозрением в отношении любого политического действия. Для Карла Шмитта такая вторичность содержания государства «является следствием окказиональной позиции и глубоко обоснована в сути романтического, ядром которого является пассивность»>[45]. Конечно, для романтического представления о единстве природы и искусства, данного и прекрасного, было «соблазнительно признать отличительным признаком всех контрреволюционных теорий общий отказ от сознательного “делания”», однако «традиционализм в своём последовательном отвержении каждого разума в отдельности не обязательно пассивен»>[46]. Романтический субъект находит себя в «окказиональной позиции», так как ставит себя вне естественного развития событий и рассматривает «мир как повод и возможность своей романтической продуктивности»>[47]. Подобный «политической романтизм» для Шмитта неизбежно приводил к закономерному отвержению самого ядра политики как иерархии морального и социального порядка. Более того, пассивный романтический консерватизм своим моральным релятивизмом и безостановочной эстетизацией лишь развивает логику Модерна, изгоняющего из мира политические и духовные смыслы – ведь «только в распавшемся на индивиды обществе эстетически творящий субъект мог поместить духовный центр в самого себя»
