Как-то солнечным апрельским утром 1763 года, я выехал верхом из Царского села в Петербург. Когда я с сопровождающими охранниками проезжал ворота, откуда сбоку нас окликнули, мои телохранители вздрогнули, но Белошапка прервал их волнение в самом начале:
- Диду?
- Я, Гриць, я! – перед нами стоял кряжистый старик с белой бородой. Он, похоже, лежал в придорожных кустах и довольно долго, поджидая нас.
- Что ты тут делаешь, дедушка?
- Тебя жду, внучок! К тебе приехал. Нашел тебя, а внутрь-то не пускают, вот – дождался! – я кивнул забеспокоившемуся Григорию – мол, говори. И тот продолжил:
- Случилось чего? Ты же с мамкой должен был быть?
- Нету больше, Аксиньи! Как узнала доченька моя про Степку, так слегла и больше не вставала. А через две седмицы – преставилась! Царствие ей небесное! А я как похоронил её, так к тебе и направился. Один жить не хочу, а ты единый мой родственник остался. Может, найдешь старику место у печки! – старик говорил так горько, что даже у меня стало муторно на душе, а Гришка соскочил с седла, подошел к деду и обнял его. Дед гладил его по голове и бормотал:
- Теперь ты, Гришенька – круглый сирота. Последний Белошапка остался, сначала батюшка твой, потом брат, потом мамка… – Гришка плакал, тихо-тихо ронял слезы на плечо деда, которого был сильно выше. Я ждал, не вмешивался, пусть Гриша попереживает – остаться сиротой, по себе знаю, трудно.
Наконец, Гришка оторвался от деда, повернулся ко мне и сказал:
- Ваше Императорское Высочество! Это вот дед мой, Евстахий Степанович Кошка! Старый казак-характерник[i].
- Когда меня так называли-то, внучок! С молодости всё дядька Остап, да дядька Остап!
- Славно говоришь, дядька Остап! Как по писанному! Откуда ты такой взялся? – это уже я вступил. Жалко мне было своего верного хранителя. Хоть так поддержу, вниманием.
- Мы, Кошки, из однодворцев[ii]! Царем Петром переселены под Чернигов. Отец мой служил священником в церкви. Исторгнут из сана за ссору с местной старшиной – правдоруб был, прости его господи! Я сам учился в Славяно-Греко-Латинской академии! Но в священники не пошел, был полусотником в Козелецкой сотне. Стар стал, сын мой погиб, дочка единственная замуж вот за батьку его, Петра, вышла. Двух сынов родила. – четко отрапортовал старик, внимательно и как-то ласково глядя на меня.
- Правда – колдун ты?
- Люди бают, но я сам не верю! Да, думаю быстрее, вижу многое, но чтобы колдовать – никогда такого не было!
- Ваше Высочество, непоседа он редкий! А все люди знают, что он умен дюже и людей никогда не терял, хоть и от драки никогда не бегал! Вот и переругался со всей старшиной у нас. А на завалинке стареть не желал, только вот маме моей помогать уговорили, а то бы сразу с нами с братом увязался. Вишь как, добрел до Питера-то!
